Михаил Дудин – автор длинных, самодовольных, пафосных стихов, содержащих вкрапления-самородки, которые после извлечения, избавления от украшательств и после подшлифовок заслуживают хранения в сокровищнице стихов. Рифмы Дудина очень точные и крепкие. Творчество Дудина относится к 30-м – 60-м годам 20-ого века. 20.11.1916 (н.с.)-31.12.1993 СПб
1935-39: * * * Во сне разденутся долины. Маня негреющим огнём, Рубины свесятся с рябины. Шиповник станет янтарём.
1940: * * * Здесь пахнет потом и овчиной, Землянка вся заселена. И печь из бочки керосинной И день, и ночь раскалена.
Я спал на лавке, на кровати, На сеновале, на траве, В вагоне тряском, на полатях, Я жил в гостинице “Москве”.
Но здесь, где мрак, где воздух спёртый, Без простыней, без одеял Я спал так крепко, словно мёртвый, Как никогда ещё не спал.
* * * Весь мир тонул в оранжевом и розовом. От птиц весёлых поднимался гам. И ландыши из-за стволов берёзовых К твоим перебиралися ногам.
Куда я денусь от того, что живо, Когда во всём встаёшь живая ты… Откуда только здесь взялась крапива И жёлтый цвет куриной слепоты?
1942: * * * Здесь грязь и бред и вши в траншеях. И розовое облако вдали. Душа моя, когда ж похорошеют Без злого следа площади земли?
* * * О мёртвых мы поговорим потом. Смерть на войне обычна и сурова. И всё-таки мы воздух ловим ртом При гибели товарищей. Ни слова
Не говорим. Не поднимая глаз, В сырой земле выкапываем яму. Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас Остался только пепел, да упрямо Обветренные скулы сведены. Трёхсотпятидесятый день войны.
Ещё рассвет по листьям не дрожал, И для острастки били пулемёты… Вот это место. Здесь он умирал – Товарищ мой и пулемётной роты.
Тут бесполезно было звать врачей, Не дотянул бы он и до рассвета. Он не нуждался в помощи ничьей. Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас, и молча ждал конца, И как-то улыбался неумело. Загар сначала отошёл с лица, Потом оно, темнея, каменело.
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней. Запри все чувства сразу на защёлку. Вот тут и появился соловей, Несмело и томительно защёлкал.
Как время, по траншеям тёк песок. К воде тянулись корни у обрыва, И ландыш, приподнявшись на носок, Заглядывал в воронку от разрыва.
Ещё минута. Задымит сирень Клубами фиолетового дыма. Она пришла обескуражить день. Она везде. Она непроходима.
Ещё мгновенье. Перекосит рот От сердце раздирающего крика, - Но успокойся, посмотри: цветёт, Цветёт на минном поле земляника.
Весь этот лес листом и корнем каждым, Ни капли не сочувствуя беде, С невероятной, яростною жаждой Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Да, это жизнь. Её живые звенья, Её крутой, бурлящий водоём. Мы, кажется, забыли на мгновенье О друге умирающем своём.
Согретый луч последнего рассвета Едва коснулся острого лица. Он умирал. И, понимая это, Смотрел на нас и молча ждал конца.
Нелепа смерть. Особенно, тем боле Когда он, руки разбросав свои, Сказал: “Ребята, напишите Оле: У нас сегодня пели соловьи”. И сразу канул в омут тишины Трёхсотпятидесятый день войны.
Он не дожил, не долюбил, не допил, Не доучился, книг не дочитал. Я был с ним рядом. Я в одном окопе, Как он об Оле, о тебе мечтал.
Пусть будет так. Потом родятся дети Для подвигов, для песен, для любви. Пусть их разбудят рано на рассвете Томительные наши соловьи.
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет И облака потянутся гуртом. Я славлю смерть во имя нашей жизни. О мёртвых мы поговорим потом.
1943: * * * Сирень! Так настежь окна! И пусть страсть, Чтоб цепенеть от нестерпимой муки, Чтоб в обморок от запаха упасть, Беспомощно раскидывая руки.
1944: * * * Метель кружится, засыпая Глубокий след на берегу, В овраге девочка босая Лежит на розовом снегу.
Полно других лежит отметин Под пеплом пройденных путей. Скажи, зачем мне снятся дети? – У нас с тобою нет детей.
И на привале, отдыхая, Я спать спокойно не могу: Мне снится девочка босая
* * * Есть радость ясная в начале, Обида тёмная – в конце. А ты живёшь одна – в кольце Своих страстей, своей печали.
Твоя судьба в твоих руках. Она легка и одинока. Я ни обиды, ни упрёка Не вижу в медленных глазах.
* * * Совиных крыл неслышный взмах… Потом дождя прямые струи… И первые в полупотьмах Слепые наши поцелуи.
Пришла одна из полутьмы. Пришла задворками из дому. Тогда почувствовали мы Ещё неясную истому.
Тогда глаза твои мою Насквозь пронизывали душу… Нет, я прощенья не молю За то, что этот мир разрушил,
За то, что я в глаза другим Смотрел и обнимал за плечи. И вместо сердца – горький дым. И мне оправдываться нечем.
1945: * * * Друзья ушли в косых лучах рассвета: Жизнь пополам, и песня не допета! Позёмка их оплакала в ночи, Звезда в пустые заглянула очи. И если мне в страданье нету мочи, Не утешай, не сожалей. Молчи. Есть мужество спокойное. А жалость Не нам в удел, - другим она досталась.
* * * Есть мудрый смысл в непостоянстве Природы чистой и простой. Мой вечный спутник, ветер странствий, Ещё неистовее вой.
Клубясь, лети в дорожной пыли, Чтоб только свист по сторонам. Мы, знаю, слишком быстро жили, И твой порыв по сердцу нам.
* * * Печаль. Она приходит после. Ещё размах, ещё бросок… В последний раз ударят вёсла, И лодка врежется в песок.
За ней волна, как гром, накатит, И камыши прохватит дрожь. И, может быть, совсем некстати Ты засмеёшься и замрёшь.
Волна сойдёт. Запахнет зноем. Девчонка – тонкая лоза. Заглянет солнце золотое В её лукавые глаза.
Когда-то ждал совсем другую – Недостающую в судьбе. Ворую я, иль не ворую Весь мир сверкающий в тебе?
* * * По лопухам и повилике, В листве зелёной и резной Дробится свет и пляшут блики, И мир кружится предо мной.
Цветной: зелёный, синий, белый, В кипенье света и тепла. И ты, как музыка, влетела. И ты, как музыка, втекла.
Вошла в горячий запах лета, В сиянье яркого огня. И ливни хлынули. И где-то Ломались молнии, звеня.
* * * Не говори, зачем, откуда Пришла сюда. Не всё ль равно. Я знаю: лёгкая остуда Под утро выбелит окно.
И встанет день над миром новый, Рассыплет звуков перестук, И сердце, словно лист кленовый, Слетит и ляжет под каблук.
* * * А я люблю тебя простую. Ты мне не идол и не бог. Не требую, не протестую – Ты вне загадок и тревог.
1946: * * * Лететь! Летать! На ощупь брать пространство, Со всем живым вступая в жадный спор. Я оставляю сидням постоянство. Беру себе – движенье и напор!
* * * Пришла, как суд и как расправа. Но только, нет, Ты не имеешь даже права Входить в мой бред.
Раз ты ушла, другим томима, Так пусть другой И назовёт тебя любимой И дорогой.
И в сновиденья, и в тревоги Иди к нему. А наши кончились дороги. И всё в дыму.
* * * Мелькают событья. И лица Встают из пустой темноты. И самой заглавной страницей В той книге начертана ты.
Так ясно я вижу. Сначала, Смеясь, балагуря, маня, Зачем ты любить обещала – И не полюбила меня?
Александро-Невская лавраРаздумье оборвали на морозе Упругие удары топора. Старуха крючковатыми руками, Полусогнувшись, из последних сил Под самый корень подрубала память О бывшем человеке. Я спросил. Я упрекнул. Она в ответ: “Как хочешь. Я не чужой, а мужнин. Видит бог. А ты чего впустую лясы точишь? Ты посильнее. Взял бы да помог”.
И я помог. Я вёз вязанку щепок До самого Гостиного двора. Был воздух сух. Мороз ядрён и цепок. Тревожная полночная пора. И город тих, присыпанный порошей, В мерцающей светящейся пыли. Подскакивая, хлопали в ладоши На мёртвых перекрёстках патрули.
И я помог. Угрюм и безотказен, Я шёл за ней за двери, за порог, Где скудный свет горел мышиным глазом, И оседал тяжёлый потолок. “Усни, сынок”. Я примостился с краю Под полушубок на пустой диван. “Невеста есть?” – “Невеста? Нет. Не знаю.” – “Найдём невесту!” И поплыл туман.
* * * И ветер опять заметает. И пляшет зима и поёт. Дай руку. На сердце растает, Растопится варежек лёд.
И что нам? Разлука? Измена? Сегодня они не для нас. Я, кажется, слепну, Елена, В огне немигающих глаз.
* * * Бывают удивительные люди. Их ничего на свете не принудит И никакая не согнёт беда. Такой была и бабушка. Когда Все подчистую вымерли в квартире И тёмный ужас поселился в ней, Она как будто раскрывалась шире Великой неподкупностью своей.
И для меня она была как чудо. Я до сих пор не ведаю, откуда Бралась в ней сила и тепло души. По-разному бывают хороши Простые люди. Право, иногда мне Вся жизнь моя покажется пустой, И мысль – тупой, и сердце – чёрствым камнем Пред этой откровенностью простой.
Я свой рассказ неспешно поведу. Вся жизнь её открыта, на виду, Поэтому чиста и незаметна. Она жила одна. Была бездетна. Привыкнув к положенью своему, На чёрный день не берегла излишек. И шила от артели на дому Приданое для малых ребятишек.
А как пошла военная метель, Куда-то в тыл уехала артель, Заказ оставив с грудой полотна. И бабушка осталася одна. Я заходил к ней часто ночевать И подружился не на шутку вскоре. Проснёшься утром. Чуть светло. Опять Машинка у окошка тараторит.
Какой она надеждою жила, Какая в ней уверенность была, Какая удивительная сила, Что даже смерть её не подкосила. Знать, жизнь её не баловала счастьем, Но всё-таки, довольная собой, С каким всеподкупающим участьем Она чужой тревожилась судьбой.
И в этом, может быть, - наверно, в этом – Её судьба и счастье. Как-то летом Я к ней зашёл. Усталый. По колена В густой грязи. С хозяйкой перемена. Накрыла стол. Прибавила огня. Всё суетится. Не находит места. И вдруг решилась: “Знаешь, у меня Есть для тебя хорошая невеста”.
Ну что с тобой поделаешь, старуха. Я слушал эти разговоры сухо. Но всё-таки, с каких не знаю пор, Мне стал приятен этот разговор. Я знал, что есть у бабушки соседка, Красивая солдатская вдова. Вот так мы повстречались с ней… Нередко Мы забываем первые слова.
* * * Не знаю, кто же я в твоей судьбе. Тревогой и усталостью измучен, Я с тёмных улиц приходил к тебе, Как случай.
* * * В неизгладимой памяти грохочет Уже неповторимое вчера. Заснуть нельзя! – Такие нынче ночи. Забыть нельзя! – Такие вечера.
Такой туман. Такой прозрачный трепет. Скороговорка листьев и воды. Открой глаза! Не бойся! Не ослепит Рассвет в росе, идущий на сады.
Вот, небосвод прямой иглой проколот! И плечи расправляя не спеша, В сиянье света оживает город, Крылатая и лёгкая душа.
Ему бы парус да попутный ветер, И, хрусталями тонкими горя, Он, как корабль, рванулся б на рассвете, С размаху обрывая якоря.
И только песня на седом просторе. И только ветер. На таком ветру Я всё земное позабуду горе И от последней радости умру.
И нет конца. И далеко развязка. Суровое величие твоё Забыть нельзя. Заснуть нельзя! И сказка В тревожное приходит бытиё.
* * * О, час рассвета! Самый ясный час. Наверно, он и нам на помощь выслан. Наверно, он и проясняет нас И наполняет простотой и смыслом.
* * * Покуда снег не выпадал. Покуда Костры из листьев на рассвете жгут, Я жду тебя, как ждут суда, как чуда, Как смерти и помилованья ждут.
* * * Белые хлопья и чёрные копья оград. В сумерки канула. В синих огнях отмелькала Первая встреча. Обратно. Назад. Наугад. Тихо бреду вдоль пушистых решёток канала.
* * * По горизонту чёрные туманы. Земля в золе, и в пепле города. Мы из мальчишек вышли в ветераны И сами не заметили когда.
Азарт горяч. И голос ветра громок. Не жизнь – бивак. Но я её люблю. Тебя нравоученьями, потомок, Я, упаси господь, не оскорблю.
Ты сам поймёшь. Ты не посмотришь косо На жизнь мою, на угловатый стих. Я не картину – черновой набросок Тебе оставил о делах своих.
Уж слишком необузданным и быстрым Был наш тяжёлый, раскалённый век. Размашисто, безжалостно, как выстрел, Горел и рассыпался человек.
О, как мы жили! Горько и жестоко! Ты глубже вникни в страсти наших дней. Тебе, мой друг, наверно, издалёка Всё будет по-особому видней.
Мы лишь костями выстлали дорогу, А сами не добрались до вершин. Но ты клянись торжественно и строго Всё довершить, что мы не довершим.
Припомни о распластанных солдатах На переправах, на разбитом льду. И сделай жизнь, которой в медсанбатах Они в последнем грезили бреду.
Их подвиг был упрям и необыден. И молчалив. И не пошёл им впрок. Так пусть тебе придётся не обиден Их зависти заслуженный упрёк.
Пусть мир земной во всём многообразье Ещё и не раскрылся до конца, Хочу, чтоб нам увидевшийся праздник Не отходил от твоего крыльца.
Чтоб ты был смел и храбр. И телом крепок. Со всеми прям и ненавидел ложь. Чтоб ты своим характером на слепок Моих друзей был чуточку похож.
Чтоб ты прошёл, со всем на свете споря, Уверенною, твёрдою стопой. А нам на век по горло хватит горя И радости нечаянно скупой.
* * * Стареют ясные слова От комнатного климата. А я люблю, когда трава Дождём весенним вымыта.
А я люблю хрустящий наст, Когда он лыжей взрежется, Когда всего тебя обдаст Невыдуманной свежестью.
А я люблю, как милых рук, Ветров прикосновение, Когда войдёт тоска разлук Огнём в стихотворение.
А я люблю, когда пути Курятся в снежной замяти. А я люблю один брести По тёмным тропам памяти.
* * * Он крепко сшит И ладно скроен. Он не полезет на рожон. В бою, как каменный, спокоен. А на привале напряжён.
1949: * * * Я много потерял девчат, ребят, Ровесников – и скромных и прекрасных. Их образы в душе моей горят, - Не время быть скупым и беспристрастным.
Весь мир спасли и всю его красу, - Пусть он цветёт и громок и громаден. Я сорок жизней на себе несу – Вот почему я так до жизни жаден.
1950-52: Волга-Дон Ни ястреба. Ни суслика. Жара. Ни облака. И воздух словно вата. Песка и глины красная гора, Которую нагрудил экскаватор.
А пыль такая, что не продохнуть. Она, как порох, разъедает тело, Она, как войлок, обложила грудь, Она свинцом на лёгкие осела.
Здесь дикий мир меняется навек, И впрямь позабывается усталость, Когда в мечту поверил человек И человеком овладела ярость.
Базар Всё, чем пожаловал июль, Лежало здесь в порядке. Картошки горы – куль на куль – И солонины кадки. Сыры сочились от жары Прозрачною слезою. И помидорные шары, Краснели предо мною.
Морковь в узорах бахромы, И яблоки – как маки. Пятипудовые сомы, По килограмму раки.
Рядами вяленый рыбец В своём жиру, как в масле. И на полпуда огурец – Не из крыловской басни.
Капуста – к кочану кочан – Какого хочешь сорта. Я на картине не встречал Такого натюрморта!
1953: * * * Что хочешь делай. Чем угодно жалуй. Хоть плач, хоть пой. Весь мир сейчас без слёз и жалоб Перед тобой.
Он пред тобой, и для тебя назначен: Бери, дари. Он весь промыт, просвечен и прозрачен, Как янтари.
* * * Посмотри, как тихо позолоту Август рассыпает на полях. Аисты готовятся к отлёту. Ласточки сидят на проводах.
Созреванья лёгкая усталость У самой природы – погляди. Милая, нам многое досталось, Многое осталось впереди.
Небо выше и просторы – шире. Наше поле в скирдах золотых. Самая большая радость в мире – Это делать счастье для других.
От всего, что в этом мире скрытно Против нас готовится в тиши, Самая надёжная защита – Ясное спокойствие души.
* * * Янтарь к нам всплыл с морского дна, Где тоже жизнь цвела. И в глубине его видна Застывшая пчела.
И я сквозь тысячи годов За ней готов в полёт: Узнать – с каких она цветов Свой собирала мёд.
1954: * * * Я знаю женщину одну; Она, мелькнув весёлой тенью, Не то чтобы пошла ко дну, Скорей – пустилась по теченью.
Ей скоро сорок. Ни детей, Ни милого тепла, ни друга. Заметно сердце гложет её Тоска угрюмого недуга.
Легко сказать: люби, спеши, Будь каждой встрече благодарна. Но золотой запас души Раздарен глупо и бездарно.
И не прикроешься судьбой, Что солнце юности – закатно. Волна отхлынула. Прибой. Зачем прибой идёт обратно?
Я прописного не терплю, Но вижу – рот её кривится: И горькое её “люблю” Опять сегодня говорится.
* * * Путь далёк у нас с тобою, Веселей, солдат, гляди! Вьётся знамя полковое, Командиры впереди! Припев: Солдаты в путь, в путь, в путь! А для тебя, родная, Есть почта полевая. Прощай! Труба зовёт. Солдаты – в поход!
Каждый воин, парень бравый, Смотрит соколом в строю. Породнились мы со славой, Славу добыли в бою. Припев. Пусть враги запомнят это: Не грозим, а говорим. Мы прошли с тобой полсвета, Если надо – повторим. Припев.
1955: * * * Мне довелось, Я целовал В венце волос Лица овал
И капли слёз. К щеке щека. А дальше – врозь. Врозь на века!
* * * Мне, знаешь, иногда сдаётся, И я смириться не могу, Что сердце камнем остаётся На одиноком берегу.
Сквозь все года издалека мне Звучит сегодня голос твой. Переворачивает камень Невольной памяти прибой.
* * * Я знал любовь. Я пел, и спорил, И удивлялся каждый раз В смятенье, в радости и в горе Живому блеску милых глаз,
Цветам, и птицам, и страницам Любимых книг, и вам, друзья, - Всему, к чему душа стремится И без чего прожить нельзя.
Под стать огню, подобно вспышкам, Упрямой жаждою влеком, Я жадно жил, и даже слишком, Всем пылом сердца, целиком.
И если смерть придёт с победой, Скажи, мой друг, когда умру: Он жизнь любил, он радость ведал, Он на земном бывал пиру.
* * * Нынче осень, как поздняя слава, Ненадёжна и так хороша! Светит солнце далёкою плавкой За холмы уходить не спеша.
В рыжей хвое лесные дороги. Листья падают, тихо шурша. И душа забывает тревоги, И обиды прощает душа.
У опушки сухого болота Вырастает вторая трава. Красота! – и стрелять неохота – Поднимаются тетерева.
* * * Кукушка не грустит о лете В последней зелени ветвей. Идут поутру в школу дети. Нет у меня своих детей.
У каждого свои печали. По-своему любого жаль. Есть смерть. Есть гибель. И едва ли Есть в мире горшая печаль.
И рано ль, поздно ль оборвётся Моя последняя струна? Какое сердце отзовётся? Какое? Пусто. Тишина.
* * * Нет у меня пристрастия к покою. Судьба моя своей идёт тропой. Зачем скрывать? Я ничего не скрою. Душа моя чиста перед тобой.
Мир свеж, как снег, как снег, на солнце ярок, Голубоватым инеем прошит. Он для тебя и для меня подарок. Бери его! Он, как и ты, спешит.
И мы в гостях у жизни не случайно. Мы вымыслом и сказкой не бедны. Земля кругла – на ней не скроешь тайны. Зима бела – и все следы видны.
1956: * * * Я жил, И я не без греха, И нечего таить – Давал в том месте петуха, Где нужно слёзы лить.
Мой век прекрасен и жесток. Он дорог мне и мил. Я не сверчок, Чтоб свой шесток Считать за целый мир.
* * * Ровесников советской власти, Романтиков высоких лет, Я узнаю друзей по страсти И по огню других примет.
Из них любой на дело послан. Любой в делах не боязлив. Их лодке плыть, и пенить вёслам Весенних паводков разлив.
* * * Здесь сосны, ветер и зима. Приди сейчас сюда сама, И будет май и юг. Засмейся громко иль заплачь, Но только всё переиначь, Как ты умеешь, вдруг.
И любо мне на берегу У всех ветров стоять в кругу, Глотать морской настой И знать, что ты идёшь сама Сюда, где сосны и зима, Где можно вновь сойти с ума, Сказав мгновенью – стой!
* * * Я слишком долго был счастливым И перестал душой ценить Когда-то бьющую приливом Любовь, сходящую на нить.
Был мир глазаст, цветаст и ясен, Как солнце, в очи била страсть. Нет, не старайся – труд напрасен. Не свяжешь – нить оборвалась.
* * * Ещё в заглушенных глубинах Раздумий тяжких и обид, Боясь взорваться, как на минах, Надежда тихая стоит.
Из дальней дали, злой и строгой, Через отчаянье и ложь В последний раз меня растрогай, Последним взглядом обнадёжь.
* * * Всей силой чувств и мыслей всех Из дальней дали той Я слышал твой весёлый смех, Далёкий и родной.
Я лучше сердца твоего Знал всю тебя насквозь. А тут, не знаю отчего, Всё вкривь пошло и вкось.
Наверно годы за других Меня забрали в плен, За тяжесть грубую моих Предательств и измен.
* * * Что я хочу – Про то молчу. Зачем шуметь, Зачем кричать, Давно пора Уметь молчать. И мой язык Молчать привык. Он пересох, Как тот песок, Который в медленных часах Столетья держит на весах. И ждёт душа – Душа горит, - Когда твоя заговорит И скажет мне, что я хочу, О чём всегда с тобой молчу.
* * * Был дождь косой Над лопухами, - Они росой Благоухали
Твоей красе, Шальному лету. И в той росе Конец запрета.
* * * Вся жизнь моя горит в огне: События, дела. Да, ты не только другом мне, Ты женщиной была.
И сквозь признаний первых бред И первых чувств туман Не видел я, конечно нет, Всевековой обман.
И жадность глаз твоих, и рук. И твой лукавый страх. Ну что же, сердце, старый друг, Гори на тех кострах.
А память что? Она светла. Не тронь её. Не тронь. Пускай спалит её дотла Ещё живой огонь.
* * *Я слово выпустил на ветер. Оно ушло в туман и снег. Его в пути далёком встретил И принял сердцем человек.
Он был совсем неосторожным. Он был наивным и простым. А это слово было ложным, С чужого голоса, пустым.
И человеку стало туго От глупой прихоти моей. И я навек лишился друга – А может, тысячи друзей.
* * * Что для меня стихи? Забава, Забытых чувств забытый дым. Есть у любви святое право Водить влюблённого слепым.
Зачем же ты вступаешь, разум, За недоступную черту? Зачем же ты снимаешь разом Спасительную слепоту?
* * * На смертный бой Пойдёт любой, Лишь только подыши Своим огнём, своей судьбой, Своей звездой души.
* * * Ни прихотью, ни силой, ни тоскою, Ни сказкою тебя не удивишь. Над зимней застывающей рекою Ты в тихом одиночестве стоишь.
В дни бивуачной юности и ныне Одной тобой по-прежнему живу. Какою ты мне снилась на чужбине, Такою и предстала наяву.
Я вытерплю обиду и потерю, До двери тропку проторю в снегу. В беде и славе лишь тебе поверю. Тебе одной – умру, но не солгу.
* * * Он розов, он лилов, он фиолетов, Метельчатый высокий иван-чай. …Не спрашивай, не жди моих ответов, Моей глухой тоски не примечай.
Он пахнет мёдом, сенокосным зноем. Войди в него, слегка пошевели – И зашумят над иван-чаем роем Встревоженные пчёлы и шмели.
* * * Судьбою твоею и властью Дышу я, живу и горю. “Любимая родина, здравствуй”, - Всем сердцем тебе говорю.
И мне одинаково милы Раздолье твоё и краса, Друзей невозвратных могилы И новых друзей голоса.
Я знаю: под солнцем высоким, Покуда хватает огня, Не быть мне нигде одиноким, - Ты в сердце всегда у меня.
* * * И вот приходит к человеку слава, А он смеётся, он совсем седой, И отчужденья тихая отрава Глаза покрыла медленной водой, Он заслужил и он имеет право Уйти, как говорится, на покой. Он прожил век, он сделал всё, что мог, И радостью последней занемог. А ты живи. Ты молод, ты упрям, Стоишь как тополь в розовом рассвете. Ты сердцем честен и душою прям, Ты сам не знаешь, до чего ты светел. Ты цел ещё, и ни единый шрам Души твоей глубоко не отметил. Так радуйся и не смотри пока На этот мир глазами старика.
* * * Жизнь в самом деле дружит с нами. Живи, душой не холодей, И делай так, чтоб люди знали, Что жизнь ты прожил для людей.
Когда тебя совсем не будет И время память заплетёт, Пусть о тебе промолвят люди: “Он вышел. Он сейчас придёт”.
1957: * * * Мне жизнь свои дарила песни И после боя свой привал, И говорило мне: “Воскресни”, Когда я глаз не поднимал.
1958: * * * Ликуя, зверея, шалея, В работе один за двоих, Мы, сами себя не жалея, Жалеть научились других.
О, родина, лучшего нету Желанья на нашем пиру – Не дай мне скитаться по свету, А дай умереть на миру.
Дай тонкие видеть берёзы, Остаться с тобою вдвоём И высушить сладкие слёзы В ромашковом платье твоём.
* * * Торги идут. И выручки неплохи. Разменены на доллары грехи. Артисты скачут, как на плеши блохи. Назойливы желания блохи.
* * * Я больше всех горжусь тобою, Моё отечество, тобой! Где мыслью всё открыто с бою, Устремлено в грядущий бой.
Ты на таком стоишь просторе, Ты на таком стоишь ветру! В любых делах с любым поспоришь, Ты – словно солнце поутру!
* * * Я сам собою недоволен! Я этим жив, Я этим болен, Я этой страстью наделён. Я смерть отверг! Я жизнь приемлю! Я с этой мыслью встал на землю Из тьмы времён, Для всех времён!
1959: * * * Милый Север, Ночью белой Ты какой обман таишь? Ради жизни, Север, сделай Полнозвучной эту тишь.
Застони болотной выпью, Свистни звонкою косой. Я тебя по капле выпью С соловьиною росой.
Поделюсь с тобой уловом, Встречу тихую зарю. И твоим певучим словом О тебе заговорю.
Мне под стать твоя повадка, Тихий шелест в камыше. Мне сегодня сладко-сладко И спокойно на душе.
* * * Я жизнь свою в деревне встретил, Среди её простых людей. Но больше всех на белом свете
Всё дело в том, что в мире голом Слепых страстей, обидных слёз Я не за мамкиным подолом, А без семьи на свете рос.
Я не погиб в людской остуде, Что зимней лютости лютей. Меня в тепле согрели люди Добрей крестьянских лошадей.
Я им до гроба благодарен Всей жизнью на своём пути. Я рос. Настало время, парень, Солдатом в армию идти.
Как на коне рождённый вроде, Крещён присягой боевой, Я начал службу в конном взводе Связным в разведке полковой.
И конь – огонь! Стоит – ни с места. Или галопом – без удил. Я Дульцинею, как невесту, В полку на выводку водил.
Я отдавал ей хлеб и сахар, Я был ей верного верней. Сам командир стоял и ахал И удивлялся перед ней.
Но трубы подняли тревогу, Полночный обрывая сон. На север, в дальнюю дорогу, Ушёл армейский эшелон.
А там, в сугробах цепенея, Мороз скрипел как паровоз: И – что поделать! – Дульцинея Ожеребилась в тот мороз.
Заржала скорбно, тонко-тонко Под грохот пушек и мортир. И мне: “Не мучай жеребёнка…” – Сказал, не глядя, командир.
Я жеребёнка свёл на пойму Через бревенчатый настил. Я прямо полную обойму, Как в свою душу, запустил.
Стучали зубы кость по кости. Была в испарине спина. Был первый бой. Была жестокость. Тупая ночь души – Война.
Но в чёткой памяти запали: Мороз, заснеженный лесок И жеребёнок, что за палец Тянул меня, как за сосок.
* * * Ну что я сделаю? Не надо Всё ворошить опять до дна. Тебе, конечно, сердце радо, Но в сердце у меня – она.
Она своей подвластна воле, Как лёгкой ласточке полёт. Она с другим уходит в поле, Другому верит и поёт.
И если я иду на праздник, Где песни ходят горячо, Она меня нарочно дразнит, Склоняясь на его плечо.
Её ничем не приневолишь. Ей никогда не буду мил. За счастье быть с ней я всего лишь Чего-то ей не доплатил.
* * * Когда душа разобщена, Когда с душою нету сладу, Пустого не желай ей сна. И не досадуй на досаду.
* * * В траве полянки придорожной Лежу, былинку теребя. Здесь всё легко и всё похоже На невозможную тебя.
Здесь всё твоей повадкой светит, Здесь всё такое же, как ты, Весь мир. Особенно вот эти Небесно синие цветы.
Они сверкают, и тускнеют, И, как твои глаза горят. С таких цветов, наверно, змеи Полночный собирают яд.
1960: * * * Стихи не каприз и не шалость. Стихи не приходят как милость. И мне без стихов не дышалось. И мне без стихов не любилось.
* * * Мы – жизнь. Мы новой веры дети, Не присягавшие войне, За всё прошедшее в ответе, За всё грядущее – вдвойне.
* * * И у меня есть тоже дом, Построенный с таким трудом. Казалось всё уж есть теперь, Но ветер странствий рвётся в дверь. Я ухожу опять. Прости. Мне надо радость принести!
1961: * * * Ты мне всегда писала: “Будь!”, Заканчивая письма. И всей земной тревоги жуть Тогда лишалась смысла.
Исчез давно наш общий след, Но сердцем верный чуду, Кричу через разлуку … Продолжение » |