|
|
|
|
Михаил Дудин – автор длинных, самодовольных, пафосных стихов, содержащих вкрапления-самородки, которые после извлечения, избавления от украшательств и после подшлифовок заслуживают хранения в сокровищнице стихов. Рифмы Дудина очень точные и крепкие. Творчество Дудина относится к 30-м – 60-м годам 20-ого века. 20.11.1916 (н.с.)-31.12.1993 СПб
1935-39: * * * Во сне разденутся долины. Маня негреющим огнём, Рубины свесятся с рябины. Шиповник станет янтарём.
1940: * * * Здесь пахнет потом и овчиной, Землянка вся заселена. И печь из бочки керосинной И день, и ночь раскалена.
Я спал на лавке, на кровати, На сеновале, на траве, В вагоне тряском, на полатях, Я жил в гостинице “Москве”.
Но здесь, где мрак, где воздух спёртый, Без простыней, без одеял Я спал так крепко, словно мёртвый, Как никогда ещё не спал.
* * * Весь мир тонул в оранжевом и розовом. От птиц весёлых поднимался гам. И ландыши из-за стволов берёзовых К твоим перебиралися ногам.
Куда я денусь от того, что живо, Когда во всём встаёшь живая ты… Откуда только здесь взялась крапива И жёлтый цвет куриной слепоты?
1942: * * * Здесь грязь и бред и вши в траншеях. И розовое облако вдали. Душа моя, когда ж похорошеют Без злого следа площади земли?
* * * О мёртвых мы поговорим потом. Смерть на войне обычна и сурова. И всё-таки мы воздух ловим ртом При гибели товарищей. Ни слова
Не говорим. Не поднимая глаз, В сырой земле выкапываем яму. Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас Остался только пепел, да упрямо Обветренные скулы сведены. Трёхсотпятидесятый день войны.
Ещё рассвет по листьям не дрожал, И для острастки били пулемёты… Вот это место. Здесь он умирал – Товарищ мой и пулемётной роты.
Тут бесполезно было звать врачей, Не дотянул бы он и до рассвета. Он не нуждался в помощи ничьей. Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас, и молча ждал конца, И как-то улыбался неумело. Загар сначала отошёл с лица, Потом оно, темнея, каменело.
Ну, стой и жди. Застынь. Оцепеней. Запри все чувства сразу на защёлку. Вот тут и появился соловей, Несмело и томительно защёлкал.
Как время, по траншеям тёк песок. К воде тянулись корни у обрыва, И ландыш, приподнявшись на носок, Заглядывал в воронку от разрыва.
Ещё минута. Задымит сирень Клубами фиолетового дыма. Она пришла обескуражить день. Она везде. Она непроходима.
Ещё мгновенье. Перекосит рот От сердце раздирающего крика, - Но успокойся, посмотри: цветёт, Цветёт на минном поле земляника.
Весь этот лес листом и корнем каждым, Ни капли не сочувствуя беде, С невероятной, яростною жаждой Тянулся к солнцу, к жизни и к воде.
Да, это жизнь. Её живые звенья, Её крутой, бурлящий водоём. Мы, кажется, забыли на мгновенье О друге умирающем своём.
Согретый луч последнего рассвета Едва коснулся острого лица. Он умирал. И, понимая это, Смотрел на нас и молча ждал конца.
Нелепа смерть. Особенно, тем боле Когда он, руки разбросав свои, Сказал: “Ребята, напишите Оле: У нас сегодня пели соловьи”. И сразу канул в омут тишины Трёхсотпятидесятый день войны.
Он не дожил, не долюбил, не допил, Не доучился, книг не дочитал. Я был с ним рядом. Я в одном окопе, Как он об Оле, о тебе мечтал.
Пусть будет так. Потом родятся дети Для подвигов, для песен, для любви. Пусть их разбудят рано на рассвете Томительные наши соловьи.
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет И облака потянутся гуртом. Я славлю смерть во имя нашей жизни. О мёртвых мы поговорим потом.
1943: * * * Сирень! Так настежь окна! И пусть страсть, Чтоб цепенеть от нестерпимой муки, Чтоб в обморок от запаха упасть, Беспомощно раскидывая руки.
1944: * * * Метель кружится, засыпая Глубокий след на берегу, В овраге девочка босая Лежит на розовом снегу.
Полно других лежит отметин Под пеплом пройденных путей. Скажи, зачем мне снятся дети? – У нас с тобою нет детей.
И на привале, отдыхая, Я спать спокойно не могу: Мне снится девочка босая
* * * Есть радость ясная в начале, Обида тёмная – в конце. А ты живёшь одна – в кольце Своих страстей, своей печали.
Твоя судьба в твоих руках. Она легка и одинока. Я ни обиды, ни упрёка Не вижу в медленных глазах.
* * * Совиных крыл неслышный взмах… Потом дождя прямые струи… И первые в полупотьмах Слепые наши поцелуи.
Пришла одна из полутьмы. Пришла задворками из дому. Тогда почувствовали мы Ещё неясную истому.
Тогда глаза твои мою Насквозь пронизывали душу… Нет, я прощенья не молю За то, что этот мир разрушил,
За то, что я в глаза другим Смотрел и обнимал за плечи. И вместо сердца – горький дым. И мне оправдываться нечем.
1945: * * * Друзья ушли в косых лучах рассвета: Жизнь пополам, и песня не допета! Позёмка их оплакала в ночи, Звезда в пустые заглянула очи. И если мне в страданье нету мочи, Не утешай, не сожалей. Молчи. Есть мужество спокойное. А жалость Не нам в удел, - другим она досталась.
* * * Есть мудрый смысл в непостоянстве Природы чистой и простой. Мой вечный спутник, ветер странствий, Ещё неистовее вой.
Клубясь, лети в дорожной пыли, Чтоб только свист по сторонам. Мы, знаю, слишком быстро жили, И твой порыв по сердцу нам.
* * * Печаль. Она приходит после. Ещё размах, ещё бросок… В последний раз ударят вёсла, И лодка врежется в песок.
За ней волна, как гром, накатит, И камыши прохватит дрожь. И, может быть, совсем некстати Ты засмеёшься и замрёшь.
Волна сойдёт. Запахнет зноем. Девчонка – тонкая лоза. Заглянет солнце золотое В её лукавые глаза.
Когда-то ждал совсем другую – Недостающую в судьбе. Ворую я, иль не ворую Весь мир сверкающий в тебе?
* * * По лопухам и повилике, В листве зелёной и резной Дробится свет и пляшут блики, И мир кружится предо мной.
Цветной: зелёный, синий, белый, В кипенье света и тепла. И ты, как музыка, влетела. И ты, как музыка, втекла.
Вошла в горячий запах лета, В сиянье яркого огня. И ливни хлынули. И где-то Ломались молнии, звеня.
* * * Не говори, зачем, откуда Пришла сюда. Не всё ль равно. Я знаю: лёгкая остуда Под утро выбелит окно.
И встанет день над миром новый, Рассыплет звуков перестук, И сердце, словно лист кленовый, Слетит и ляжет под каблук.
* * * А я люблю тебя простую. Ты мне не идол и не бог. Не требую, не протестую – Ты вне загадок и тревог.
1946: * * * Лететь! Летать! На ощупь брать пространство, Со всем живым вступая в жадный спор. Я оставляю сидням постоянство. Беру себе – движенье и напор!
* * * Пришла, как суд и как расправа. Но только, нет, Ты не имеешь даже права Входить в мой бред.
Раз ты ушла, другим томима, Так пусть другой И назовёт тебя любимой И дорогой.
И в сновиденья, и в тревоги Иди к нему. А наши кончились дороги. И всё в дыму.
* * * Мелькают событья. И лица Встают из пустой темноты. И самой заглавной страницей В той книге начертана ты.
Так ясно я вижу. Сначала, Смеясь, балагуря, маня, Зачем ты любить обещала – И не полюбила меня?
Александро-Невская лавраРаздумье оборвали на морозе Упругие удары топора. Старуха крючковатыми руками, Полусогнувшись, из последних сил Под самый корень подрубала память О бывшем человеке. Я спросил. Я упрекнул. Она в ответ: “Как хочешь. Я не чужой, а мужнин. Видит бог. А ты чего впустую лясы точишь? Ты посильнее. Взял бы да помог”.
И я помог. Я вёз вязанку щепок До самого Гостиного двора. Был воздух сух. Мороз ядрён и цепок. Тревожная полночная пора. И город тих, присыпанный порошей, В мерцающей светящейся пыли. Подскакивая, хлопали в ладоши На мёртвых перекрёстках патрули.
И я помог. Угрюм и безотказен, Я шёл за ней за двери, за порог, Где скудный свет горел мышиным глазом, И оседал тяжёлый потолок. “Усни, сынок”. Я примостился с краю Под полушубок на пустой диван. “Невеста есть?” – “Невеста? Нет. Не знаю.” – “Найдём невесту!” И поплыл туман.
* * * И ветер опять заметает. И пляшет зима и поёт. Дай руку. На сердце растает, Растопится варежек лёд.
И что нам? Разлука? Измена? Сегодня они не для нас. Я, кажется, слепну, Елена, В огне немигающих глаз.
* * * Бывают удивительные люди. Их ничего на свете не принудит И никакая не согнёт беда. Такой была и бабушка. Когда Все подчистую вымерли в квартире И тёмный ужас поселился в ней, Она как будто раскрывалась шире Великой неподкупностью своей.
И для меня она была как чудо. Я до сих пор не ведаю, откуда Бралась в ней сила и тепло души. По-разному бывают хороши Простые люди. Право, иногда мне Вся жизнь моя покажется пустой, И мысль – тупой, и сердце – чёрствым камнем Пред этой откровенностью простой.
Я свой рассказ неспешно поведу. Вся жизнь её открыта, на виду, Поэтому чиста и незаметна. Она жила одна. Была бездетна. Привыкнув к положенью своему, На чёрный день не берегла излишек. И шила от артели на дому Приданое для малых ребятишек.
А как пошла военная метель, Куда-то в тыл уехала артель, Заказ оставив с грудой полотна. И бабушка осталася одна. Я заходил к ней часто ночевать И подружился не на шутку вскоре. Проснёшься утром. Чуть светло. Опять Машинка у окошка тараторит.
Какой она надеждою жила, Какая в ней уверенность была, Какая удивительная сила, Что даже смерть её не подкосила. Знать, жизнь её не баловала счастьем, Но всё-таки, довольная собой, С каким всеподкупающим участьем Она чужой тревожилась судьбой.
И в этом, может быть, - наверно, в этом – Её судьба и счастье. Как-то летом Я к ней зашёл. Усталый. По колена В густой грязи. С хозяйкой перемена. Накрыла стол. Прибавила огня. Всё суетится. Не находит места. И вдруг решилась: “Знаешь, у меня Есть для тебя хорошая невеста”.
Ну что с тобой поделаешь, старуха. Я слушал эти разговоры сухо. Но всё-таки, с каких не знаю пор, Мне стал приятен этот разговор. Я знал, что есть у бабушки соседка, Красивая солдатская вдова. Вот так мы повстречались с ней… Нередко Мы забываем первые слова.
* * * Не знаю, кто же я в твоей судьбе. Тревогой и усталостью измучен, Я с тёмных улиц приходил к тебе, Как случай.
* * * В неизгладимой памяти грохочет Уже неповторимое вчера. Заснуть нельзя! – Такие нынче ночи. Забыть нельзя! – Такие вечера.
Такой туман. Такой прозрачный трепет. Скороговорка листьев и воды. Открой глаза! Не бойся! Не ослепит Рассвет в росе, идущий на сады.
Вот, небосвод прямой иглой проколот! И плечи расправляя не спеша, В сиянье света оживает город, Крылатая и лёгкая душа.
Ему бы парус да попутный ветер, И, хрусталями тонкими горя, Он, как корабль, рванулся б на рассвете, С размаху обрывая якоря.
И только песня на седом просторе. И только ветер. На таком ветру Я всё земное позабуду горе И от последней радости умру.
И нет конца. И далеко развязка. Суровое величие твоё Забыть нельзя. Заснуть нельзя! И сказка В тревожное приходит бытиё.
* * * О, час рассвета! Самый ясный час. Наверно, он и нам на помощь выслан. Наверно, он и проясняет нас И наполняет простотой и смыслом.
* * * Покуда снег не выпадал. Покуда Костры из листьев на рассвете жгут, Я жду тебя, как ждут суда, как чуда, Как смерти и помилованья ждут.
* * * Белые хлопья и чёрные копья оград. В сумерки канула. В синих огнях отмелькала Первая встреча. Обратно. Назад. Наугад. Тихо бреду вдоль пушистых решёток канала.
* * * По горизонту чёрные туманы. Земля в золе, и в пепле города. Мы из мальчишек вышли в ветераны И сами не заметили когда.
Азарт горяч. И голос ветра громок. Не жизнь – бивак. Но я её люблю. Тебя нравоученьями, потомок, Я, упаси господь, не оскорблю.
Ты сам поймёшь. Ты не посмотришь косо На жизнь мою, на угловатый стих. Я не картину – черновой набросок Тебе оставил о делах своих.
Уж слишком необузданным и быстрым Был наш тяжёлый, раскалённый век. Размашисто, безжалостно, как выстрел, Горел и рассыпался человек.
О, как мы жили! Горько и жестоко! Ты глубже вникни в страсти наших дней. Тебе, мой друг, наверно, издалёка Всё будет по-особому видней.
Мы лишь костями выстлали дорогу, А сами не добрались до вершин. Но ты клянись торжественно и строго Всё довершить, что мы не довершим.
Припомни о распластанных солдатах На переправах, на разбитом льду. И сделай жизнь, которой в медсанбатах Они в последнем грезили бреду.
Их подвиг был упрям и необыден. И молчалив. И не пошёл им впрок. Так пусть тебе придётся не обиден Их зависти заслуженный упрёк.
Пусть мир земной во всём многообразье Ещё и не раскрылся до конца, Хочу, чтоб нам увидевшийся праздник Не отходил от твоего крыльца.
Чтоб ты был смел и храбр. И телом крепок. Со всеми прям и ненавидел ложь. Чтоб ты своим характером на слепок Моих друзей был чуточку похож.
Чтоб ты прошёл, со всем на свете споря, Уверенною, твёрдою стопой. А нам на век по горло хватит горя И радости нечаянно скупой.
* * * Стареют ясные слова От комнатного климата. А я люблю, когда трава Дождём весенним вымыта.
А я люблю хрустящий наст, Когда он лыжей взрежется, Когда всего тебя обдаст Невыдуманной свежестью.
А я люблю, как милых рук, Ветров прикосновение, Когда войдёт тоска разлук Огнём в стихотворение.
А я люблю, когда пути Курятся в снежной замяти. А я люблю один брести По тёмным тропам памяти.
* * * Он крепко сшит И ладно скроен. Он не полезет на рожон. В бою, как каменный, спокоен. А на привале напряжён.
1949: * * * Я много потерял девчат, ребят, Ровесников – и скромных и прекрасных. Их образы в душе моей горят, - Не время быть скупым и беспристрастным.
Весь мир спасли и всю его красу, - Пусть он цветёт и громок и громаден. Я сорок жизней на себе несу – Вот почему я так до жизни жаден.
1950-52: Волга-Дон Ни ястреба. Ни суслика. Жара. Ни облака. И воздух словно вата. Песка и глины красная гора, Которую нагрудил экскаватор.
А пыль такая, что не продохнуть. Она, как порох, разъедает тело, Она, как войлок, обложила грудь, Она свинцом на лёгкие осела.
Здесь дикий мир меняется навек, И впрямь позабывается усталость, Когда в мечту поверил человек И человеком овладела ярость.
Базар Всё, чем пожаловал июль, Лежало здесь в порядке. Картошки горы – куль на куль – И солонины кадки. Сыры сочились от жары Прозрачною слезою. И помидорные шары, Краснели предо мною.
Морковь в узорах бахромы, И яблоки – как маки. Пятипудовые сомы, По килограмму раки.
Рядами вяленый рыбец В своём жиру, как в масле. И на полпуда огурец – Не из крыловской басни.
Капуста – к кочану кочан – Какого хочешь сорта. Я на картине не встречал Такого натюрморта!
1953: * * * Что хочешь делай. Чем угодно жалуй. Хоть плач, хоть пой. Весь мир сейчас без слёз и жалоб Перед тобой.
Он пред тобой, и для тебя назначен: Бери, дари. Он весь промыт, просвечен и прозрачен, Как янтари.
* * * Посмотри, как тихо позолоту Август рассыпает на полях. Аисты готовятся к отлёту. Ласточки сидят на проводах.
Созреванья лёгкая усталость У самой природы – погляди. Милая, нам многое досталось, Многое осталось впереди.
Небо выше и просторы – шире. Наше поле в скирдах золотых. Самая большая радость в мире – Это делать счастье для других.
От всего, что в этом мире скрытно Против нас готовится в тиши, Самая надёжная защита – Ясное спокойствие души.
* * * Янтарь к нам всплыл с морского дна, Где тоже жизнь цвела. И в глубине его видна Застывшая пчела.
И я сквозь тысячи годов За ней готов в полёт: Узнать – с каких она цветов Свой собирала мёд.
1954: * * * Я знаю женщину одну; Она, мелькнув весёлой тенью, Не то чтобы пошла ко дну, Скорей – пустилась по теченью.
Ей скоро сорок. Ни детей, Ни милого тепла, ни друга. Заметно сердце гложет её Тоска угрюмого недуга.
Легко сказать: люби, спеши, Будь каждой встрече благодарна. Но золотой запас души Раздарен глупо и бездарно.
И не прикроешься судьбой, Что солнце юности – закатно. Волна отхлынула. Прибой. Зачем прибой идёт обратно?
Я прописного не терплю, Но вижу – рот её кривится: И горькое её “люблю” Опять сегодня говорится.
* * * Путь далёк у нас с тобою, Веселей, солдат, гляди! Вьётся знамя полковое, Командиры впереди! Припев: Солдаты в путь, в путь, в путь! А для тебя, родная, Есть почта полевая. Прощай! Труба зовёт. Солдаты – в поход!
Каждый воин, парень бравый, Смотрит соколом в строю. Породнились мы со славой, Славу добыли в бою. Припев. Пусть враги запомнят это: Не грозим, а говорим. Мы прошли с тобой полсвета, Если надо – повторим. Припев.
1955: * * * Мне довелось, Я целовал В венце волос Лица овал
И капли слёз. К щеке щека. А дальше – врозь. Врозь на века!
* * * Мне, знаешь, иногда сдаётся, И я смириться не могу, Что сердце камнем остаётся На одиноком берегу.
Сквозь все года издалека мне Звучит сегодня голос твой. Переворачивает камень Невольной памяти прибой.
* * * Я знал любовь. Я пел, и спорил, И удивлялся каждый раз В смятенье, в радости и в горе Живому блеску милых глаз,
Цветам, и птицам, и страницам Любимых книг, и вам, друзья, - Всему, к чему душа стремится И без чего прожить нельзя.
Под стать огню, подобно вспышкам, Упрямой жаждою влеком, Я жадно жил, и даже слишком, Всем пылом сердца, целиком.
И если смерть придёт с победой, Скажи, мой друг, когда умру: Он жизнь любил, он радость ведал, Он на земном бывал пиру.
* * * Нынче осень, как поздняя слава, Ненадёжна и так хороша! Светит солнце далёкою плавкой За холмы уходить не спеша.
В рыжей хвое лесные дороги. Листья падают, тихо шурша. И душа забывает тревоги, И обиды прощает душа.
У опушки сухого болота Вырастает вторая трава. Красота! – и стрелять неохота – Поднимаются тетерева.
* * * Кукушка не грустит о лете В последней зелени ветвей. Идут поутру в школу дети. Нет у меня своих детей.
У каждого свои печали. По-своему любого жаль. Есть смерть. Есть гибель. И едва ли Есть в мире горшая печаль.
И рано ль, поздно ль оборвётся Моя последняя струна? Какое сердце отзовётся? Какое? Пусто. Тишина.
* * * Нет у меня пристрастия к покою. Судьба моя своей идёт тропой. Зачем скрывать? Я ничего не скрою. Душа моя чиста перед тобой.
Мир свеж, как снег, как снег, на солнце ярок, Голубоватым инеем прошит. Он для тебя и для меня подарок. Бери его! Он, как и ты, спешит.
И мы в гостях у жизни не случайно. Мы вымыслом и сказкой не бедны. Земля кругла – на ней не скроешь тайны. Зима бела – и все следы видны.
1956: * * * Я жил, И я не без греха, И нечего таить – Давал в том месте петуха, Где нужно слёзы лить.
Мой век прекрасен и жесток. Он дорог мне и мил. Я не сверчок, Чтоб свой шесток Считать за целый мир.
* * * Ровесников советской власти, Романтиков высоких лет, Я узнаю друзей по страсти И по огню других примет.
Из них любой на дело послан. Любой в делах не боязлив. Их лодке плыть, и пенить вёслам Весенних паводков разлив.
* * * Здесь сосны, ветер и зима. Приди сейчас сюда сама, И будет май и юг. Засмейся громко иль заплачь, Но только всё переиначь, Как ты умеешь, вдруг.
И любо мне на берегу У всех ветров стоять в кругу, Глотать морской настой И знать, что ты идёшь сама Сюда, где сосны и зима, Где можно вновь сойти с ума, Сказав мгновенью – стой!
* * * Я слишком долго был счастливым И перестал душой ценить Когда-то бьющую приливом Любовь, сходящую на нить.
Был мир глазаст, цветаст и ясен, Как солнце, в очи била страсть. Нет, не старайся – труд напрасен. Не свяжешь – нить оборвалась.
* * * Ещё в заглушенных глубинах Раздумий тяжких и обид, Боясь взорваться, как на минах, Надежда тихая стоит.
Из дальней дали, злой и строгой, Через отчаянье и ложь В последний раз меня растрогай, Последним взглядом обнадёжь.
* * * Всей силой чувств и мыслей всех Из дальней дали той Я слышал твой весёлый смех, Далёкий и родной.
Я лучше сердца твоего Знал всю тебя насквозь. А тут, не знаю отчего, Всё вкривь пошло и вкось.
Наверно годы за других Меня забрали в плен, За тяжесть грубую моих Предательств и измен.
* * * Что я хочу – Про то молчу. Зачем шуметь, Зачем кричать, Давно пора Уметь молчать. И мой язык Молчать привык. Он пересох, Как тот песок, Который в медленных часах Столетья держит на весах. И ждёт душа – Душа горит, - Когда твоя заговорит И скажет мне, что я хочу, О чём всегда с тобой молчу.
* * * Был дождь косой Над лопухами, - Они росой Благоухали
Твоей красе, Шальному лету. И в той росе Конец запрета.
* * * Вся жизнь моя горит в огне: События, дела. Да, ты не только другом мне, Ты женщиной была.
И сквозь признаний первых бред И первых чувств туман Не видел я, конечно нет, Всевековой обман.
И жадность глаз твоих, и рук. И твой лукавый страх. Ну что же, сердце, старый друг, Гори на тех кострах.
А память что? Она светла. Не тронь её. Не тронь. Пускай спалит её дотла Ещё живой огонь.
* * *Я слово выпустил на ветер. Оно ушло в туман и снег. Его в пути далёком встретил И принял сердцем человек.
Он был совсем неосторожным. Он был наивным и простым. А это слово было ложным, С чужого голоса, пустым.
И человеку стало туго От глупой прихоти моей. И я навек лишился друга – А может, тысячи друзей.
* * * Что для меня стихи? Забава, Забытых чувств забытый дым. Есть у любви святое право Водить влюблённого слепым.
Зачем же ты вступаешь, разум, За недоступную черту? Зачем же ты снимаешь разом Спасительную слепоту?
* * * На смертный бой Пойдёт любой, Лишь только подыши Своим огнём, своей судьбой, Своей звездой души.
* * * Ни прихотью, ни силой, ни тоскою, Ни сказкою тебя не удивишь. Над зимней застывающей рекою Ты в тихом одиночестве стоишь.
В дни бивуачной юности и ныне Одной тобой по-прежнему живу. Какою ты мне снилась на чужбине, Такою и предстала наяву.
Я вытерплю обиду и потерю, До двери тропку проторю в снегу. В беде и славе лишь тебе поверю. Тебе одной – умру, но не солгу.
* * * Он розов, он лилов, он фиолетов, Метельчатый высокий иван-чай. …Не спрашивай, не жди моих ответов, Моей глухой тоски не примечай.
Он пахнет мёдом, сенокосным зноем. Войди в него, слегка пошевели – И зашумят над иван-чаем роем Встревоженные пчёлы и шмели.
* * * Судьбою твоею и властью Дышу я, живу и горю. “Любимая родина, здравствуй”, - Всем сердцем тебе говорю.
И мне одинаково милы Раздолье твоё и краса, Друзей невозвратных могилы И новых друзей голоса.
Я знаю: под солнцем высоким, Покуда хватает огня, Не быть мне нигде одиноким, - Ты в сердце всегда у меня.
* * * И вот приходит к человеку слава, А он смеётся, он совсем седой, И отчужденья тихая отрава Глаза покрыла медленной водой, Он заслужил и он имеет право Уйти, как говорится, на покой. Он прожил век, он сделал всё, что мог, И радостью последней занемог. А ты живи. Ты молод, ты упрям, Стоишь как тополь в розовом рассвете. Ты сердцем честен и душою прям, Ты сам не знаешь, до чего ты светел. Ты цел ещё, и ни единый шрам Души твоей глубоко не отметил. Так радуйся и не смотри пока На этот мир глазами старика.
* * * Жизнь в самом деле дружит с нами. Живи, душой не холодей, И делай так, чтоб люди знали, Что жизнь ты прожил для людей.
Когда тебя совсем не будет И время память заплетёт, Пусть о тебе промолвят люди: “Он вышел. Он сейчас придёт”.
1957: * * * Мне жизнь свои дарила песни И после боя свой привал, И говорило мне: “Воскресни”, Когда я глаз не поднимал.
1958: * * * Ликуя, зверея, шалея, В работе один за двоих, Мы, сами себя не жалея, Жалеть научились других.
О, родина, лучшего нету Желанья на нашем пиру – Не дай мне скитаться по свету, А дай умереть на миру.
Дай тонкие видеть берёзы, Остаться с тобою вдвоём И высушить сладкие слёзы В ромашковом платье твоём.
* * * Торги идут. И выручки неплохи. Разменены на доллары грехи. Артисты скачут, как на плеши блохи. Назойливы желания блохи.
* * * Я больше всех горжусь тобою, Моё отечество, тобой! Где мыслью всё открыто с бою, Устремлено в грядущий бой.
Ты на таком стоишь просторе, Ты на таком стоишь ветру! В любых делах с любым поспоришь, Ты – словно солнце поутру!
* * * Я сам собою недоволен! Я этим жив, Я этим болен, Я этой страстью наделён. Я смерть отверг! Я жизнь приемлю! Я с этой мыслью встал на землю Из тьмы времён, Для всех времён!
1959: * * * Милый Север, Ночью белой Ты какой обман таишь? Ради жизни, Север, сделай Полнозвучной эту тишь.
Застони болотной выпью, Свистни звонкою косой. Я тебя по капле выпью С соловьиною росой.
Поделюсь с тобой уловом, Встречу тихую зарю. И твоим певучим словом О тебе заговорю.
Мне под стать твоя повадка, Тихий шелест в камыше. Мне сегодня сладко-сладко И спокойно на душе.
* * * Я жизнь свою в деревне встретил, Среди её простых людей. Но больше всех на белом свете
Всё дело в том, что в мире голом Слепых страстей, обидных слёз Я не за мамкиным подолом, А без семьи на свете рос.
Я не погиб в людской остуде, Что зимней лютости лютей. Меня в тепле согрели люди Добрей крестьянских лошадей.
Я им до гроба благодарен Всей жизнью на своём пути. Я рос. Настало время, парень, Солдатом в армию идти.
Как на коне рождённый вроде, Крещён присягой боевой, Я начал службу в конном взводе Связным в разведке полковой.
И конь – огонь! Стоит – ни с места. Или галопом – без удил. Я Дульцинею, как невесту, В полку на выводку водил.
Я отдавал ей хлеб и сахар, Я был ей верного верней. Сам командир стоял и ахал И удивлялся перед ней.
Но трубы подняли тревогу, Полночный обрывая сон. На север, в дальнюю дорогу, Ушёл армейский эшелон.
А там, в сугробах цепенея, Мороз скрипел как паровоз: И – что поделать! – Дульцинея Ожеребилась в тот мороз.
Заржала скорбно, тонко-тонко Под грохот пушек и мортир. И мне: “Не мучай жеребёнка…” – Сказал, не глядя, командир.
Я жеребёнка свёл на пойму Через бревенчатый настил. Я прямо полную обойму, Как в свою душу, запустил.
Стучали зубы кость по кости. Была в испарине спина. Был первый бой. Была жестокость. Тупая ночь души – Война.
Но в чёткой памяти запали: Мороз, заснеженный лесок И жеребёнок, что за палец Тянул меня, как за сосок.
* * * Ну что я сделаю? Не надо Всё ворошить опять до дна. Тебе, конечно, сердце радо, Но в сердце у меня – она.
Она своей подвластна воле, Как лёгкой ласточке полёт. Она с другим уходит в поле, Другому верит и поёт.
И если я иду на праздник, Где песни ходят горячо, Она меня нарочно дразнит, Склоняясь на его плечо.
Её ничем не приневолишь. Ей никогда не буду мил. За счастье быть с ней я всего лишь Чего-то ей не доплатил.
* * * Когда душа разобщена, Когда с душою нету сладу, Пустого не желай ей сна. И не досадуй на досаду.
* * * В траве полянки придорожной Лежу, былинку теребя. Здесь всё легко и всё похоже На невозможную тебя.
Здесь всё твоей повадкой светит, Здесь всё такое же, как ты, Весь мир. Особенно вот эти Небесно синие цветы.
Они сверкают, и тускнеют, И, как твои глаза горят. С таких цветов, наверно, змеи Полночный собирают яд.
1960: * * * Стихи не каприз и не шалость. Стихи не приходят как милость. И мне без стихов не дышалось. И мне без стихов не любилось.
* * * Мы – жизнь. Мы новой веры дети, Не присягавшие войне, За всё прошедшее в ответе, За всё грядущее – вдвойне.
* * * И у меня есть тоже дом, Построенный с таким трудом. Казалось всё уж есть теперь, Но ветер странствий рвётся в дверь. Я ухожу опять. Прости. Мне надо радость принести!
1961: * * * Ты мне всегда писала: “Будь!”, Заканчивая письма. И всей земной тревоги жуть Тогда лишалась смысла.
Исчез давно наш общий след, Но сердцем верный чуду, Кричу через разлуку лет: “Я был! Я есть! Я буду!”
1962: * * * Конечно, миром правят страсти Бесповоротно и давно. Не только женщине во власти Держать грядущее дано.
И, пальцы с пальцами сплетая, Я принимаю всё, как есть. А слово, с чьих-то губ слетая, Не так уж и большая месть.
* * * Без карт и без символов-знаков Мы сами увидеть смогли, Что счастья язык одинаков На всех перекрёстках земли.
И, иволгу слушая в поле, В степи ожидая зарю, Признанье своё поневоле Тебе и себе говорю.
* * * Качается низкое небо. Дымится холодный рассвет. И падает, вскрикнув, нелепо Мальчишка семнадцати лет.
Пилотка сползает, и зыбко Белесый колышется чуб. Навек каменеет улыбка Его нецелованных губ.
Ни камня, ни бронзы, ни меди. Годам потеряется счёт. Но Родина в службу к Победе Навечно его занесёт.
Мне верится. Хочется верить – Не зря был холодный рассвет. Живое и сущее мерить Мальчишкой, которого нет;
Над жизнью, суровой и грубой, Во имя победного дня Улыбкой его белозубой, Навек озарившей меня.
* * * Со сцены, с экрана без грима Он сойдёт через десять минут. И девчонки в безумье, игриво, Спотыкаясь, за ним побегут.
Он пройдёт, на меня непохожий, Улыбаясь загадочно мне: Дескать, шире дорогу, прохожий, Отойди и постой в стороне.
Что ж, толкайся, но только не шибко. Торопись, но спешить погоди. Где-то есть в твоей жизни ошибка. Не споткнись о неё впереди.
* * * Вновь у меня по всем приметам, Как в мире вечном и простом: Сперва душа исходит цветом, А листья и плоды потом.
1963: * * * Я жил И песней подвиг метил. И не моя сейчас вина, Что новой жизни Новый ветер Сдувает наши имена.
И в непонятную дорогу С своей Победой и тоской Они уходят понемногу Из памяти теперь чужой.
* * * Ты с кем опять расселся вместе? Они под стать тебе? Чета? Иди, и лучше честь по чести Свои оплачивай счета.
1964: * * * Я нёс её в госпиталь. Пела Сирена в потёмках отбой, И зарево после обстрела Горело над чёрной Невой.
Была она, словно пушинка, Безвольна, легка и слаба. Сползла на затылок косынка С прозрачного детского лба.
И мука бесцветные губы Смертельным огнём запекла. Сквозь белые сжатые зубы Багровая струйка текла.
И капала тонко и мелко На кафель капелью огня. В приёмном покое сиделка Взяла эту жизнь у меня.
И жизнь приоткрыла ресницы, Сверкнула подобно лучу, Сказала мне голосом птицы: “А я умирать не хочу…”
И слабенький голос заполнил Моё существо, как обвал. Я памятью горькой запомнил Лица воскового овал.
Жизнь хлещет метелью. И с краю Летят верстовые столбы. И я никогда не узнаю Блокадной девчонки судьбы.
Но дело не в этом, не в этом. Я с новой заботой лечу. И слышу откуда-то, где-то: “А я умирать не хочу…”
И мне не уйти, не забыться, Не сбросить тревоги кольцо. Мне видится чётко на лицах Её восковое лицо.
* * * На груди кумачовые банты И скрипучих тужурок шевро. Революции судьи и франты, Присягнувшие делать добро.
Недоучки. Философы. Воду Не умевшие в ступе толочь. Рифмовавшие точно: Свободу – И – Народу – в октябрьскую ночь.
И когда тяжело и свинцово, И когда уж молчать невтерпёж, Вы цедили железное слово, Беспощадное слово – Даёшь!
Вы росли не под охи и ахи. Вы встречали походные дни, Заломив по-отцовски папахи, Затянув по-бойцовски ремни.
Вы высокие видели цели Сквозь разрухи туман моровой. И свирепое “Яблочко” пели О коммуне своей мировой.
Лобовые встречая удары В рукопашном открытом бою, Комиссары мои, комиссары, Проглядели погибель свою.
Но у правды погибели нету. Справедливости нету конца. И опять повернутся все к свету, Не боясь показать лица.
1965: * * * Есть в мире высшая свобода Души возвышенно-большой: Отдать себя душе народа И стать потом его душой.
* * * О чём я думал? Ни о чём. О всём, что мне известно. Плечо зимы с моим плечом Соприкасалось тесно.
Наверно, всё бывает вдруг. И – вдруг, быстрее пули. Твои глаза, как сам испуг, В мои глаза взглянули.
* * * Время все пересекает даты, И сквозит тревогою уют. В одиночку старые солдаты Песни позабытые поют.
Может быть, и мы, и песни стары. Высохла кровавая роса. Новое под перебор гитары Новые выводят голоса.
Лёгкие и свежие. Обиде Не копиться, не кипеть во мне. Наши песни спеты в лучшем виде – Наши песни спеты на войне.
* * * Поезд скоростью качает, Перестук колёс дробит. Сказку девочка читает. Мальчик в словаре зубрит.
Ветер запахи доносит. Пахнет гарью и золой. Мальчик с девочкою спросят: Что мы сделали с Землёй?
1966: * * * Человек кривляется с эстрады. Публика в восторге. Лишены Мысли человеческие взгляды, Смысла лишены и глубины.
Ненавижу видеть глупость, дикость, Видеть жизнь никчемную калек. Человек живёт истошным криком, Потерявший песню человек.
* * * В сетях торгашества и фальши, В тревоге – общая вина. А мы летим всё дальше, дальше, И всё бездонней глубина.
* * * Был год сорок второй. Меня шатало От голода, От горя, От тоски. Но шла весна – Ей было горя мало. Плыл вешний лёд, Разбитый на куски.
И где-то там, Невы посередине, Увидел я с Литейного моста На медленно качающейся льдине Отчётливо Подобие креста.
И льдина подплыла, плеща боками. Перед мостом замедлила свой бег. Крестообразно, В стороны руками, Был в эту льдину впаян человек.
Нет, не солдат, убитый под Дубровкой На окаянном Невском “пятачке”, А мальчик, по-мальчишески неловкий, В ремесленном кургузом пиджачке.
Как он погиб и где погиб – не знаю. Был пулей сбит или замёрз в метель? Ко всем морям, подтаявшая с краю, Плывёт его хрустальная постель.
Моей душе покоя больше нету. Всегда, везде, во сне и наяву, Пока я жив, я с ним плыву по свету. Сквозь память человечества плыву.
1967: * * * Я размышлял, в ночи балдея От препирательства вдали, Что род людской спасёт идея Спасенья матери Земли.
* * * Какая ты смешная, право: Походкой лёгкою, как дождь, Чтобы не сделать больно травам, Почти на цыпочках идёшь.
А я оглядываюсь ради Твоей судьбы, тебя любя. Мне кажется, что кто-то сзади Стоит и целится в тебя.
* * * Душа не делится на части, Я с этим издавна знаком. Нет полуправды, полустрасти – Есть правда страсти целиком.
* * * Ты на Земле рождён. Заветом Далёких предков суждено Тебе всегда зимой и летом Душою слышать: сей зерно!
Что из того, что мир расколот Тоскою распрей! Всё равно Пройдут война, чума и голод, Любовь и песня. Сей зерно!
* * * Есть за плечами песни два крыла, И новый день вчерашним светит светом. Тоскуешь, друг, что молодость ушла И женщина за ней уходит следом.
Ты за любовь любовью ей платил, Но обернулась искренность притворством, И трезвость поубавила светил На небе правды, откровенно чёрством.
Тоскуй до сумасшествия. Дотла Сгорай в тоске, коль некуда деваться. Но есть в резерве верности, светла, Святая память фронтового братства.
Она спасёт. И ляжет шрам на шрам На поле боя, пасмурном и диком. Сквозь пепел лет смеётся юность нам Прекрасным беспощадным ликом.
* * * Верить поздно. Плакать рано. Гром прошёл, и дождик стих. Наваждение тумана, Одиночество двоих.
1968: * * * Всё, что прошло, и всё, что станется, О чём я плакал и молчал, Нежнее с каждым годом тянется Туда, к началу всех начал.
Там детство с лампой керосиновой, Там вместо дома моего И всей деревни кол осиновый Торчит – и больше ничего.
Там за церковною оградою (Ограды нет, и церкви нет), Под коромыслом зимней радуги, Мой синий, синий, синий свет.
* * * В краю надежд, в краю сомнений Какой Земля услышит плач: От палача родится гений, Или от гения палач?
* * * Страшнее чёрта мнимые друзья. В затылок метят их дубины. Спина к спине! Нам победить нельзя, Не прикрывая собственные спины.
* * * Убеждённой душой святотатца, Очумев от обид и потерь, Я стеснялся в любви объясняться. Объясняться мне поздно теперь.
Ни к чему мне ни смех, ни забавы, От твоих настроений далёк, Обхожу придорожные травы И не рву на меже василёк.
* * * Отгорю незаметно грехами, Ни себя, ни других не виня. И грехи обернутся стихами, Ясным светом вчерашнего дня.
* * * Прощай! Но улетай, не помня Моей обиды и тоски. Моя душа – Каменоломня, Где всё разбито на куски. Внутри подорваны устои. И нечем, нечем дорожить. Осталось самое простое: Желанье ждать и жажда жить. * * * Клянусь, ты – лучшая из воинств. В тебе нет никаких измен. Я жил в плену твоих достоинств, Благословляя этот плен.
Но плен есть плен. Бегу из плена, Без права возвращенья в плен. Что это? Подлая измена Или привычка перемен?
* * * Сама природа отпустила Нам и таланта, и добра. Куда ж уходит наша сила, Такая сильная с утра?
Венчает дело опыт смелый И постоянство мудреца. Берёшься делать дело – делай, Но непременно до конца.
* * * За нами костры и походы. Смешение света и тьмы. Ответственность нашей свободы Порой тяжелее тюрьмы.
Раздумий табачные ночи, Дневной суеты карусель. Чем мысли ясней и короче, Тем мельче заветная цель.
Опять за душой ни полушки, Суставы скрипят и кровать. И скучно на белой подушке В больничном бреду умирать.
На сорок немыслимых целей В бреду распадается цель. И дымом походных метелей Казённая пахнет постель.
* * * Уходим медленно и немо За окончательный предел От неоконченной поэмы С черновиками добрых дел.
Как нелегко нам поддавалась Неотгребённая шуга. Нам до победы оставалось Всё время только полшага.
Как расстоянье это дразнит, Когда больничная кровать Даёт возможность видеть праздник, Но там уже не пировать.
* * * Ждёт и меня последняя страница. Чем мне её заполнить не спеша? Но, хоть убей, не может примириться С последним часом смертная душа!
Как тешился победой. Как страдалось. Впадал и в восхищенье, и в просчёт. Всё кажется теперь безумно малым, А главное – несделанным ещё.
* * * Гляжу на руки тёти Шуры, Они – лицо её труда: Они, как корни дуба, буры, Они улыбчивы и хмуры.
В них опыт жизни год за годом Без кода ясным языком Глубоко вписан: огородом, Весенним паром, недородом, Грибами, ягодами, мёдом, Огнём и хлебом с молоком.
Всё знали в жизни эти руки, Всё перепробовать смогли: Печаль любви, тоску разлуки, Тревогу материнской муки И горсть кладбищенской земли.
* * * Верь! Невозможно жить без веры. Верь в хлеб, и в соль, и в смех, и в плач. Верь полной верою без меры, Как смертник – в жизнь, как в смерть – палач.
Верь сам себе, как веришь другу, Как другу верит новый друг. И вера верности по кругу Пройдёт, расширив жизни круг.
Верь в братство душ на свете белом, В неограниченность души. И, подкрепляя веру делом, Других уверовать спеши.
Верь так, как в воздух верят птицы, Линейкой веры море мерь. Верь в совершенство без границы, В свои возможности поверь.
* * * Спирт хорош перед боем, как лучшее средство согрева, Только яростью мести без спирта пылает душа. Непрерывные молнии хлещут и справа и слева, И деревья и землю, бетон и накаты круша.
Что там крикнул в цепи впереди наступающих ротный, Перед тем как свалиться в прибрежный морозный камыш, - Ты не видишь, не слышишь. Дорогою бесповоротной То ли к смерти своей, то ли прямо в бессмертье летишь.
И тебе в этот раз не впервые со смертью тягаться. Пулемётным огнём огрызается взорванный дот. Вот к нему бы хватило и лёгких и сердца добраться, Расквитаться со всеми, - а дальше по маслу пойдёт.
В рукопашном бою не успеет твой штык затупиться, И второй эшелон закрепит только завтра успех. И дружок за тебя не успеет в бою заступиться. Боги умерли с голоду. Ты заступился за всех.
Ты сейчас упадёшь. Ты наткнёшься на острый осколок. На отбитой земле ты зароешься в снег головой. Не увидишь, как наши ворвутся в так близкий посёлок, Не услышишь салют над твоею державной Невой.
В общей братской могиле тебя комендант похоронит. И растает твой след на одной из расколотых льдин. И никто над тобою горючей слезы не обронит. Мёртвым – вечный покой. А живым – наступать на Берлин.
1969: * * * Душа моя, а всё ли ты свершила? Велик ли грех, что не сбылась мечта? Из грязи прорастает красота. Без пропасти немыслима вершина.
Пока жива – надеждою лучись, Твори в слепом дыму столпотворенья, Сама в себе не презирай терпенья, А у терпенья мудрости учись.
* * * Твоей души добро и зло касалось, Любовь не обходила стороной. А вот когда-нибудь тебе казалась Земля с горошину величиной?
Когда увидишь ты её такою, Услышишь боли бессловесный крик, Тогда поймёшь над вечности рекою, Насколько ты ответствен и велик.
Стихи разных лет: * * * Тот день живёт во мне, как окрик Воспоминанья о беде, Слепит глаза и снегом мокрым В промозглой плавится воде.
Там в полынье, в наплыве мрака, В воде, густеющей, как мёд, Живая плавает собака, Стараясь выбраться на лёд.
Когда и как она попала В безвыходную западню – Не знаю. В городе немало, Наверно, гибнет их на дню.
И этой – одолеть теченье, Как видно, больше силы нет. И глаз нездешнее свеченье Хватается за серый свет.
Так происходит в жизни вычет. И исчезает жизни след. Толпа молчит. Мальчишка хнычет. И пузырей уж больше нет.
* * * С кем я сегодня поделюсь Чем я горжусь, чего боюсь? Со мною друг не поспешил К сиянью солнечных вершин. Что ж, оставайся там внизу. Мне ветер высушит слезу.
* * * Как нам подсказывает опыт Своей судьбы и старых книг, Порою самый тихий шёпот Слышней, чем самый громкий крик.
О, многозначное мерцанье Открытых глаз на глубине. Молчи. Сейчас твоё молчанье Всех слов твоих понятней мне.
* * * О дай мне, жизнь, желание желать, В желаемом желанье оживлять,
И подобрать к желанью научи Разумной бережливости ключи,
И не лишай умения иметь Желание за друга умереть.
* * * То, что прожил я не напрасно И не напрасно принял бой, - За мной идущие прекрасно Докажут собственной судьбой.
* * * Чтобы тебя не огорчала Судьба несовершённых дел, - Не вышло – начинай сначала, Умри, но сделай, как хотел.
* * * Ищи всему исток-начало На глубине своей души. И что сегодня отзвучало, Забыть назавтра не спеши.
Без отчуждения и гнева Переживи лихие дни И для весеннего посева Зерно и песню сохрани.
* * * Мы все зависим друг от друга На этом жизненном кругу. Что ты не сможешь – я смогу, И в этом общая заслуга.
|
|
|
|
|