Юлия Друнина написала много хороших стихов, из которых видно, что она и человек очень хороший, очень наш – женственный, товарищеский, родиналюбивый человек.
Её творчество относится к 40-м – 80-м годам 20-ого века.
1942: ***
Я ушла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в "мать" и "перемать",
Потому что имя ближе, чем "Россия",
Не могла сыскать.
***
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы - девчата,
Похожие на парней.
Нет, это горят не хаты -
То юность моя в огне.
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
1943: ***
Я только раз видала рукопашный.
Раз - наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
***
Ждала тебя. И верила. И знала:
Мне нужно верить, чтобы пережить
Бои, походы, вечную усталость,
Дрожащие от взрывов блиндажи.
Пережила. И встреча под Полтавой.
Окопный май. Солдатский неуют.
В уставах не записанное право
На поцелуй, на пять моих минут.
Минуту счастья делим на двоих,
Пусть артналёт,
пусть смерть от нас на волос.
Разрыв! А рядом - нежность глаз твоих
И ласковый срывающийся голос.
Минуту счастья делим на двоих...
***
Только что пришла с передовой
Мокрая, замёрзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И, конечно, печка затухает.
Так устала - руки не поднять,
Не до дров, - согреюсь под шинелью.
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя,
Мне навстречу - те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом,
Мимоходом: "Молодец, сестра!" -
Крикнут мне товарищи в награду.
***
От простора хмелея снова,
Мну в руках вещевой мешок
И пишу на клочках листовок
Где-то найденным карандашом.
Обжигает весёлой плетью
Острый ветер степных дорог.
Я хочу, чтобы этот ветер
Мой любимый услышать мог.
Чтоб он понял, за что люблю я
Свою молодость фронтовую.
***
И даже в криках и в дыму,
Под ливнем и огнём
В окопе тесно одному,
Но хорошо вдвоём.
Смотрю в усталое лицо.
Опять - железный вой.
Ты заслонил мои глаза
Обветренной рукой.
Комбат
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью.
А он, шатаясь, побежал вперёд.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шёл на пулемёт.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смерть храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
1944: Зинка (Самсонова)
Мы легли у разбитой ели,
Ждём, когда же начнёт светлеть.
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей, гнилой земле.
-Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живёт.
У тебя есть друзья, любимый.
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждёт...
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг - приказ: "Выступать вперёд!"
Снова рядом в сырой шинели
Светлокосый солдат идёт.
Мы не ждали посмертной славы.
Мы хотели со славой жить.
...Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
...Знаешь, Зинка, я - против грусти,
Но сегодня она - не в счёт.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живёт.
У меня есть друзья, любимый,
У неё ты была одна.
Пахнет в хате квашнёй и дымом,
За порогом бурлит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
...Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?
***
Кто-то бредит.
Кто-то злобно стонет.
Кто-то очень, очень мало жил.
На мои замёрзшие ладони
Голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг - нерусские края.
Спи, земляк.
Пускай тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть, в землянке после боя
На колени тёплые её
Прилегло кудрявой головою
Счастье беспокойное моё...
***
Целовались, плакали и пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девушка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
Мама! Мама! Я дошла до цели,
Но в степи, на волжском берегу,
Девушка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу...
1945: ***
Упал и замер паренёк
На стыке фронтовых дорог.
Насыпал молча холм над ним
Однополчанин-побратим.
А мимо шла и шла война,
Опять сровняла холм она...
Но сердцем ты не позабыл
Святых затерянных могил,
Где без нашивок и наград
Твои товарищи лежат.
***
На повязке бурые пятна,
У костра меня бьёт озноб.
Я сквозь зубы сказала: -Понятно!
Положенье - хоть пулю в лоб.
Что ж, товарищи, отвоевалась.
Хватит. Дальше идти не могу...
И такая, такая усталость,
Так уютно на первом снегу,
Что я думала: будь что будет,
Ни за что не открою глаз...
Но у линии фронта орудья
Загремели сильней в тот час -
Это наши пошли в наступленье,
Всё сметал орудийный шквал!
И седой командир отделенья
Меня на руки бережно взял.
Плащ-палатка, как чёрные крылья,
Развевались за ним на ходу.
Но, рванувшись, глухо, с усильем,
Я сказала: -Сама дойду!
***
Я - горожанка. Я росла, не зная,
Как тонет в реках медленный закат.
Росистой ночью, свежей ночью мая
Не выбегала я в цветущий сад.
Я не бродила по туристским тропам
Над морем в ослепительном краю -
В семнадцать лет, кочуя по окопам,
Я увидала родину свою.
***
Я боюсь просыпаться ночью -
Не уснёшь до утра потом.
Будешь слушать, как мыши точат
Одряхлевший, холодный дом.
Будешь слушать, как ветер вьюжит,
Голосит про окопный край...
Отчего же такая стужа,
Словно кто-то не верит в май?
Словно я перестала верить,
Что в одну из весенних дат
Неожиданно охнут двери
И, бледнея, войдёт солдат.
В школе
Тот же двор, та же дверь, те же стены.
Так же дети бегут гуртом.
Та же самая "тётя Лена"
Суетится возле пальто.
В класс вошла. За ту парту села,
Где училась я десять лет.
На доске написала мелом:
Х+Y=Z.
1946: ***
Мы с тобою - искренние люди.
Что ж, сознайся: разошлись пути...
Нам от ветра собственною грудью
Захотелось счастье защитить.
Только разве это в нашей власти?
Разве ты не понимаешь сам,
Как непрочно комнатное счастье,
Наглухо закрытое ветрам?
***
Я хочу забыть вас, полковчане,
но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
раненая девушка несла -
Скромная толстушка из Рязани,
из совсем обычного села.
Всё забыть. И только слушать песни.
И бродить часами на ветру...
Где же мой застенчивый ровесник,
наш немногословный политрук?
Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь. Горящие болота.
Мертвые шинели на снегу.
***
Пахнет мокрой землёй, извёсткой,
Деловито скрипят леса.
Вновь ремесленников-подростков
Слышу ломкие голоса.
Увидав паренька на крыше,
Помахаю рукой ему -
Это детство навстречу вышло
Поколению моему.
1947: ***
Худенькой нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.
На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.
Если ж я солгу себе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.
***
Я люблю большие расстоянья,
Я должна увидеть наяву
Севера холодное сиянье,
Южных океанов синеву.
Кажется, военные дороги
Лишь вчера из детства увели.
Я хочу руками листья трогать,
Муравейник палкой шевелить.
Надо мной шумит походный ветер,
Он зовёт в далёкие края.
Кто сказал, что нет чудес на свете?
Ты чудесна, Родина моя!
1948: ***
Возвратившись с фронта в сорок пятом,
Я стеснялась стоптанных сапог
И своей шинели перемятой,
Пропылённой пылью всех дорог.
Мне теперь уже и непонятно,
Почему так мучили меня
На руках пороховые пятна
Да следы железа и огня...
1950: Дочери
Скажи мне, детство, разве не вчера
Гуляла я в пальтишке до колена?
А нынче дети нашего двора
Меня зовут с почтеньем "мама Лены".
И я иду, храня серьёзный вид,
С внушительною папкою под мышкой,
А детство рядом быстро семенит,
Похрустывая крепкой кочерыжкой.
В степи
Слегка коснуться стремени и быстро
Взлететь в своё скрипучее седло!
Пускай подковы высекают искры,
Пусть позади останется село.
В степь, на простор! Да, день как нужно начат.
Румянец щёки обжигает мне.
И я не горожанка, а степнячка,
Прожившая полжизни на коне.
И я, хлестнув коня случайной веткой,
Лечу, привстав на стременах, вперёд.
Так видно кровь моих далёких предков
Меня зовёт.
1952: Два вечера
Мы стояли у Москвы-реки,
Тёплый вечер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел -
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
-Ну, какой же из тебя солдат?
Как была-жила ты на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!...
Я же вечер вспомнила другой:
Миномёты били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
-Вот лежим и мёрзнем на снегу,
Будто и не жили в городах...
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!...
***
Я немного романтик -
я упрямо мечтала,
Чтоб была наша жизнь
словно трудный полёт:
Чтоб всё время - дороги,
Чтоб всё время - вокзалы,
Чтоб работы - невпроворот.
1953: ***
Сколько силы в обыденном слове "милый"!
Как звучало оно на войне!...
Не красавцев война нас любить научила -
Угловатых суровых парней.
Тех, которые, мало заботясь о славе,
Были первыми в каждом бою.
Знали - тот, кто в беде не оставит,
Тот любовь не растопчет свою.
1954: ***
Мне жизнь наша кажется горною кручей,
Бывает и солнце, бывают и тучи.
И счастье мы ищем не в тихих долинах -
На трудных дорогах, на дальних вершинах!
1955: ***
Я, признаться, сберечь не сумела шинели -
На пальто перешили служивую мне.
Было трудное время... К тому же хотели
Мы скорее забыть о войне.
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
1956: ***
В голом парке коченеют клёны.
Дребезжат трамваи на кругу.
Вот уже и номер телефона
Твоего я вспомнить не могу...
До чего же неуютно, пусто.
Всё покрыто серой пеленой.
И становится немножко грустно,
Что ничто не вечно под луной...
1957: ***
Я не привыкла, чтоб меня жалели,
Я тем гордилась, что среди огня
Мужчины в окровавленных шинелях
На помощь звали девушку - меня.
Но в этот вечер, мирный, зимний, белый,
Припоминать былое не хочу,
И женщиной - растерянной, несмелой -
Я припадаю к твоему плечу.
1958: ***
Ах, детство! Мне, как водится, хотелось
Во всём с мальчишками быть наравне.
Но папа с мамой не ценили смелость:
"Ведь ты же девочка! - твердили мне, -
Сломаешь голову, на крыше сидя,
Бери вязанье да садись за стол".
И я слезала с крыши, ненавидя
Свой женский, слабый, свой прекрасный пол.
Ах, детство! Попадало нам с тобою -
Упрёки матери, молчание отца...
Но опалил нам лица ветер боя,
Нам ветер фронта опалил сердца.
В то горькое, в то памятное лето
Никто про слабость не твердил мою...
Спасибо, Родина, за счастье это -
Быть равной сыновьям твоим в бою!
***
В каком-нибудь неведомом году
Случится это чудо непременно:
На Землю нашу сядут как в саду
Созвездий гости изо всей Вселенной.
Сплошным кольцом землян окружены,
Пройдут они по улицам столицы.
Покажутся праправнукам странны
Одежды их и неземные лица.
На марсианку с кожей голубой
Праправнук мой не сможет наглядеться.
Его земная грешная любовь
Заставит вспыхнуть голубое сердце.
Его земная грешная любовь,
И марсианки сердце голубое -
Как трудно будет людям двух миров!...
Любимый мой, почти как нам с тобою...
1959: Ржавчина
Я любила твой смех, твой голос.
Я за душу твою боролась.
А душа-то была чужою,
А душа-то была со ржою.
Но твердила любовь: -Так что же?
Эту ржавчину уничтожу!
Были бури. И были штили.
Ах, какие пожары были!
Только вот ведь какое дело -
В том огне я одна горела:
Ржа навеки осталась ржою,
А чужая душа - чужою...
***
Ты рядом - и всё прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Мы - рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить...
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете.
1960: ***
Да, многое в сердцах у нас умрёт,
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год,
Голодный, радостный, послевоенный.
В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к Жизни от Войны,
Благословляя каждую минуту.
Как дорог был нам каждый трудный день,
Как на "гражданке" всё нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.
И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо, -
Год сорок пятый мною не забыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!
***
Город начинается с палаток,
С неуюта, с песни молодой
И с того, что бегают ребята
По утрам на речку за водой.
Мы окрестим наших рук созданье:
Будет в юном городе у нас
Площадь Верности, проспект Признанья,
Будет улица Влюблённых Глаз.
Этот город, взятый нами с бою,
Станет городом счастливых встреч,
В этом городе нам жить с тобою,
Этот город нам с тобой беречь.
***
Дни идут походкой торопливой,
Шумной беспорядочной толпой.
Что-то становлюсь я бережливой,
А порою попросту скупой.
Как я раньше тратила без счёта
И часы, и целые года.
День прошёл? Подумаешь, забота!
Год промотан? Тоже не беда!
Что ж со мной, такой беспечной, сталось?
Почему мне дорог каждый миг?
Неужели рядом бродит Старость -
Осторожный и скупой старик?
***
Мы любовь свою схоронили,
Крест поставили на могиле.
-Слава богу! - сказали оба.
Только встала любовь из гроба,
Укоризненно нам кивая:
-Что ж вы сделали? Я - живая!
Наказ дочери
Без ошибок не прожить на свете,
Коль весь век не прозябать в тиши.
Только б, дочка, шли ошибки эти
Не от бедности - от щедрости души.
Не беда, что тянешься ко многому,
Плохо, коль не тянет ни к чему, -
Не всегда на верную дорогу мы
Сразу пробиваемся сквозь тьму.
Но когда пробьёшься - не сворачивай
И на помощь маму не зови...
Я хочу, чтоб чистой и удачливой
Ты была в работе и в любви.
Если горько вдруг обманет кто-то,
Будет трудно, но... переживёшь.
Хуже, коль "полюбишь" по расчёту
И на сердце приголубишь ложь.
Ты не будь жестокой с виноватыми,
А сама виновна - повинись.
Всё же люди, а не автоматы мы,
Всё же не простая штука - жизнь...
***
Так бывало со мною исстари,
Так осталось и до сих пор:
Мне не надобно тихой пристани -
Подавайте мне шумный порт!
Мне и люди такие по сердцу,
Мне такие нужны друзья,
Что с великими планами носятся -
Пусть и выполнить их нельзя.
И смотрю на тебя я пристальней,
Мой любимый, с недавних пор:
Мне не надобно тихой пристани -
Подавайте мне шумный порт!
***
Смиряемся мы с мыслью о кончине,
Смиряемся ещё с ребячьих пор,
И кровь моя от ужаса не стынет,
Хоть вынесен мне смертный приговор.
Но сколько раз с пронзительным испугом
Я снова вспоминаю, дорогой:
Из двух людей, живущих друг для друга,
Один уходит раньше, чем другой...
1961: ***
Мы слыли "винтиками". С малых лет
Учили нас: незаменимых нет!
Ты - заменимый, - ты деталь, не больше,
Ты - просто винтик, ты - стандартный болтик,
Тебя на свалку выбросить не жаль:
Ты заменим, как всякая деталь...
Но знает сын, что он незаменимый
Для матери своей - Земли родимой.
1962: Костры еретиков
Его пытали: -Бруно, отрекись! -
Летело в ночь колоколов рыданье.
-Купи ценою отреченья жизнь,
Признай: Земля - господних рук созданье.
Она одна, одна во всей Вселенной,
Господь других не создавал миров... -
Всё ближе отсвет огненной геенны
И погребальный хор колоколов.
А он молчал, трагичен и велик.
И вот костёр на площади клубится.
Джордано, гениальный еретик,
Последний раз глядит в людские лица.
И каждый в сторону отводит взгляд...
Когда бы видел Бруно сквозь столетья:
К чужим мирам праправнуки летят,
Костры, костры еретиков им светят!
***
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Вы этому, пожалуйста, не верьте:
Он неподвластен времени и смерти,
Он в новый собирается поход.
Пусть жизнь его невзгодами полна -
Он носит раны, словно ордена!
А ветряные мельницы скрипят,
У Санчо Пансы равнодушный взгляд -
Ему-то совершенно не с руки
Большие, как медали, синяки.
И знает он, что испокон веков
На благородстве ловят чудаков,
Что прежде, чем кого-нибудь спасёшь,
Разбойничий получишь в спину нож...
К тому ж спокойней дома, чем в седле...
Но рыцари остались на земле!
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Он в новый собирается поход!
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
***
Люблю я собак, но не всяких, однако, -
Люблю, чтобы гордость имела собака,
Чтоб руки чужим не лизала она
И чтобы в беде оставалась верна.
Хочу, чтоб она отвергала подачки, -
Пусть ловят кусочки другие собачки,
Пусть служат, присевши на задние лапки,
В восторге от каждой рассеянной ласки.
Нет, мне не по сердцу такая собака -
Люблю я собак, но не всяких, однако!
1963: Мой друг
Политехнический сзывает юных,
Влюблённых в стих к себе на вечера.
Бичуют культ поэты на трибунах,
"Потрясные" бушуют свитера.
Им честно аплодируют и даже
Считают храбрецами иногда...
Всё правильно. А сердце что-то давит,
Гляжу, гляжу в прошедшие года:
Вот он бредёт - совсем больной, неловкий,
Ступая в лужи и не видя их,
В шинелке, подпоясанной верёвкой,
В насквозь промокших валенках чужих.
-Где будешь спать?
-Да на вокзале где-то... -
Прописки нет, и денег тоже нет,
Но парня как-то не тревожит это,
Плевал он на прописку, он - поэт.
Его России волновали беды,
И, на ходу глотая аспирин,
Держась за бок, в поту, от боли белый,
Он бормотал "крамольные" стихи:
О том, что Правда победит, писал он,
Партийным был "подпольный" этот стих!
И дописался неуёмный малый -
Его забрали в валенках чужих...
Но вышло всё, как он твердил когда-то:
Двадцатый съезд, жестокой правды глас!
...Выходим мы, поэты, на эстрады,
В прожектора горящих юных глаз.
Нам честно аплодируют и даже
Считают храбрецами иногда.
Всё правильно. А сердце что-то давит,
Гляжу, гляжу в прошедшие года.
Там вижу я: совсем больной, неловкий,
Ступая в лужи и не видя их,
В шинелке, подпоясанной верёвкой,
Мой друг бормочет свой последний стих.
***
Я ради нас неуязвима -
Болезни, годы, даже смерть,
Все камни - мимо, пули - мимо,
Не утонуть мне, не сгореть.
Всё это потому, что рядом
Стоит и бережёт меня
Твоя любовь - моя отрада,
Моя защитная броня.
И мне другой брони не нужно,
И праздник - каждый будний день.
Но без тебя я безоружна
И беззащитна, как мишень...
Как объяснить?
Как объяснить слепому,
Слепому, как ночь, с рожденья,
Буйство весенних красок,
Радуги наважденье?
Как объяснить глухому,
С рожденья, как ночь, глухому,
Нежность виолончели
Или угрозу грома?
Как объяснить бедняге,
Рождённому с рыбьей кровью,
Тайну земного чуда,
Названного Любовью?
Сверстницам
Где же вы, одноклассницы-девчонки?
Через годы всё гляжу вам вслед -
Стираные старые юбчонки
Треплет ветер предвоенных лет.
Кофточки, блестящие от глажки,
Тапочки, чинённые сто раз...
С полным основанием стиляжки
Посчитали б чучелами нас!
Было трудно. Всякое бывало.
Но остались мы освещены
Заревом отцовских идеалов,
Духу Революции верны.
Потому, когда, гремя в набаты,
Вдруг война к нам в детство ворвалась,
Так летели вы в военкоматы,
Тапочки, чинённые сто раз!
Помнишь Люську, Люську-заводилу:
Нос - картошкой, а ресницы - лён?
Нашу Люську в братскую могилу
Проводил стрелковый батальон...
А Наташа? Робкая походка,
Первая тихоня их тихонь -
Бросилась к подбитой самоходке,
Бросилась к товарищам в огонь...
Не звенят солдатские медали,
Много лет, не просыпаясь, спят
Те, кто Волгограда не отдали,
Хоть тогда он звался Сталинград.
Вы поймите, стильные девчонки,
Я не пожалею никогда,
Что носила старые юбчонки,
Что мужала в горькие года!
1964: Девочки и поэты
Красотки серийного производства,
Современного образца,
Со штампом собственного превосходства,
Хотя без собственного лица, -
Вы так пикантны, вы так модерны,
Так стильны длинные линии глаз!
И лишь одно, согласитесь, скверно:
Различать трудновато вас...
Поэты серийного производства,
Современного образца,
Со штампом собственного превосходства,
Хотя без собственного лица, -
Вы так техничны, вы так модерны,
Так ловко лезете на Парнас!
И лишь одно, согласитесь, скверно:
Различать трудновато вас.
***
"В шинельке, перешитой по фигуре,
Она прошла сквозь фронтовые бури..." -
Читаю, и становится смешно:
В те дни фигурками блистали лишь в кино,
Да в повестях, простите, тыловых,
Да кое-где в штабах прифронтовых,
Но по-другому было на войне -
Не в третьем эшелоне, а в огне.
...С рассветом танки отбивать опять,
Ну, а пока дана команда спать.
Сырой окоп - солдатская постель,
А одеяло - волглая шинель.
Укрылся, как положено, солдат:
Пола шинели - под,
Пола шинели - над.
Куда уж тут её перешивать!
С рассветом танки ринутся опять.
А после (если не сыра земля!) -
Санрота, медсанбат, госпиталя...
Едва наркоза отойдёт туман,
Приходят мысли побольнее ран:
"Лежишь, а там тяжёлые бои,
Там падают товарищи твои..."
И вот опять бредёшь ты с вещмешком,
Брезентовым стянувшись ремешком.
Шинель до пят, обрита голова -
До красоты ли тут, до щегольства?
Опять окоп - солдатская постель.
А одеяло - волглая шинель.
Куда её перешивать? Смешно!
Передний край, простите, не кино...
***
Мне близки армейские законы,
Я недаром принесла с войны
Полевые мятые погоны
С буквой "Т" - отличьем старшины.
Я была по-фронтовому резкой,
Как солдат, шагала напролом,
Там, где надо б тоненькой стамеской,
Действовала грубым топором.
Мною дров наломано немало,
Но одной вины не признаю:
Никогда друзей не предавала -
Научилась этому в бою.
***
Здесь продают билеты на Парнас.
Здесь нервничает очередь у касс:
-Последний кто?
Молчат, последних нету...
Достойные,
Толкучка не про нас,
Локтями грех орудовать поэту!
Бабы (Римме Казаковой)
Мне претит пресловутая "женская слабость",
Мы не дамы, мы русские бабы с тобой.
Мне обидным не кажется смачное "бабы" -
В нём народная мудрость, щемящая боль.
Как придёт похоронная на мужика
Из окопных земель, из военного штаба,
Став белей своего головного платка,
На порожек опустится баба.
А на зорьке впряжётся, не мешкая, в плуг
И потянет по-прежнему лямки.
Что поделаешь? Десять соломинок-рук
Каждый день просят хлеба у мамки...
Эта смирная баба двужильна, как Русь.
Знаю, вынесет всё, за неё не боюсь.
Надо - вспашет полмира, надо - выдюжит бой.
Я горжусь, что и мы - тоже бабы с тобой!
1965: ***
Глянь, в землянке сутуловатой,
(Неубитые! Боже мой!),
Ветераны войны (ребята,
не закончившие десятый)
Перед боем строчат домой.
Там Валерка консервы жарит,
Там Сергей на гармошке шпарит.
Отчего это перед боем
Небо бешено голубое?
Эх, мальчишки, о вас тоскую
Двадцать лет, целых двадцать лет!
Юность, юность! В страну такую,
Как известно, возврата нет.
Что из этого? Навсегда
Я уставам её верна.
Для меня не беда - беда,
Потому что за мной - война,
Потому что за мной встаёт
Тех убитых мальчишек взвод.
Искра
Как говорится, небу было жарко,
Рвались снаряды около села.
Но Искра, полковая санитарка,
От сказки оторваться не могла.
Забыла Искра, что лежит в кювете,
Что бой, что год грохочет сорок третий.
Не прячет слёз - ей, как подружку, жалко
Обиженную девочку-русалку...
Штурмовики уходят на задание,
Ревут "катюши" около реки...
Чудаковатый сказочник из Дании,
Как ты забрёл в окопные полки?
Вдруг закричали: -Санитарку! Быстро!
И, шмыгнув носом (школьница точь-в-точь!),
Ушла из сказки маленькая Искра -
Её война задует в эту ночь...
Разговор с сыном фронтовика
Надевает девятого мая сосед
На парадный пиджак ордена и медали.
(Я-то знаю - солдатам их зря не давали!)
Я шутливо ему козыряю: -Привет! -
Он шагает, медалями гордо звеня,
А за ним - батальоном идёт ребятня.
В нашем тихом дворе вдруг запахло войной.
Как волнует романтика боя ребят!
Лишь один в стороне - невесёлый, смурной.
-Что с тобою, Сергей? Может, зубы болят? -
Он бормочет в ответ: -Ничего не болит! -
И, потупясь, уходит домой. Почему?
Понимаю: у парня отец - инвалид,
И не слишком в войну подфартило ему,
Нет регалий на скромном его пиджаке,
Лишь чернеет перчатка на левой руке...
Сын солдата, не прячь ты, пожалуйста, глаз,
И отца представляли к наградам не раз.
Я-то знаю, как это бывало тогда:
На Восток шли его наградные листы,
А солдат шёл на Запад, он брал города -
У солдата обязанности просты...
Зацепило - санбат, посильней - лазарет,
В часть приходит медаль, а хозяина нет.
А хозяин в бреду, а хозяин в аду,
И притом у начальников не на виду.
Отлежится солдат и, как водится, - в часть,
Но в свой полк рядовому уже не попасть.
Гимнастёрка пуста. Ну и что? Не беда!
И без всяких наград он берёт города!
И опять медсанбаты и круговорот
Корпусов и полков, батальонов и рот.
Что поделаешь? Это, Серёжа, - война...
Где-то бродят ещё до сих пор ордена,
Бродят, ищут хозяев уж двадцать лет -
Нападут они, может, на правильный след?
Ну, а ежели нет, и тогда не беда:
Разве ради наград брали мы города?
Обыкновенная история
К полуночи муж наконец пришёл,
Снял, снова надел очки
И сел, положив на накрытый стол
Сжатые кулаки.
Жена разогрела остывший чай,
Сказала жалея:
-Сморился, чай?
Как долго сегодня у вас местком! -
А он вдруг хватил по столу кулаком:
-С меня достаточно! Не могу
Темнить, на каждом темнить шагу.
Люблю другую. Устал от лжи.
Уйду! И ты меня не держи!... -
Не сразу женщина поняла -
Гудели в ушах её колокола.
Но, видно, не знал он своей жены -
Стоит возле стенки белей стены,
А голос обычен - певуч, глубок:
-Держать буду, думаешь, голубок? -
И больше ни слова. Ни капли слёз.
Ни женских упрёков. Ни бабьих угроз.
Он снял и опять надел очки,
Он сжал и опять разжал кулаки,
Рывком отодвинул накрытый стол,
Поднялся, сел и опять пошёл,
Он к двери шагнул, как идут на расстрел.
Вдруг выскочил сын - босоногий пострел,
И крикнул:
-Куда ты?
Но мать обняла
Мальчишку, и руки - два сильных крыла.
Сказала:
-Простынешь! -
Прижала к груди,
Потом приказала мужчине:
-Иди! -
И - выстрел: стрельнула тяжёлая дверь...
Всё кончено.
Можно заплакать теперь.
***
Когда из зеркала, на склоне дня,
Совсем другая смотрит на меня -
За ней войной спалённые года
И оголённых нервов провода.
Я говорю той женщине:
-Держись!
Будь юной и несдавшейся всю жизнь!
Должна ты выиграть и этот бой -
Недаром фронтовички мы с тобой!
Эстрада
Аудитория требует юмора,
Аудитория, в общем, права -
Ну, для чего на эстраде угрюмые,
Словно солдаты на марше, слова?
И кувыркается лёгкое слово,
Рифмами, как бубенцами, звеня.
Славлю искусство Олега Попова,
Но понимаю всё снова и снова -
Это занятие не для меня...
Требуют лирики...
Лирика - с нею
Тоже встречаться доводится мне.
Но говорить о любви я умею
Только наедине.
Наедине, мой читатель, с тобою,
Под еле слышимый шёпот страниц,
Просто де